Шестая лекция (Мюнхен, 30 августа 1912 года).

Из прочитанных до сего времени докладов вы, может быть, усмотрите, в какой степени является необходимым сделать так, чтобы наши представления были подвижны, способны к изменению, если мы хотим добиться настоящей характеристики различных миров, из которых наш обычный чувственный мир является лишь одним из многих. Вам будет далее ясно, что необходимо говорить совершенно иным языком человеческих представлений, если дело касается перехода из одного мира в другой. Это одна сторона дела. Но имеется и другая сторона дела, и она состоит в том, что все миры действуют сообща и что в одном мире должно отражаться, восприниматься воздействие прочих миров. Ведь в каждом мире мы встречаем сущности и явления, относящиеся к другому миру, а также и все то, что из других миров оказывает влияние именно на этот мир. Все это необходимо старательно принять во внимание, если мы хотим по-настоящему постигнуть тайну посвящения, если хотим понять отношение мгновения к вечности, земной тьмы к духовному свету. Как вы прочли в книге «Как достигнуть ...», существуют известные правила, известные указания, которым душа должна подчиниться для того, чтобы получить возможность восхождения в сверхчувственные миры. Такие правила, конечно, не только полезны, но прямо необходимы для тех, кто по-настоящему намерен предпринять первые и дальнейшие шаги по пути к посвящению. В наше время необходимо при этом обратить внимание на одно. Наше время обладает некоторой особенностью, связанной со всем своеобразием мирового цикла, в котором мы живем: наше время заключает в себе нечто поучающее, нечто теоретизирующее. И сколько бы ни прилагалось стараний к тому, чтобы отойти от этой наклонности к теоретизированию, она все же продолжает пребывать в глубине души современного человека. В результате современные люди, когда дело касается восхождения в высшие миры, ожидают прежде всего, чтобы им было сообщено, как душа должна держаться, если хочет войти в высшие миры. Между тем, в противоположность действительному переживанию сверхчувственного, во всех описаниях нормального пути, нормального маршрута в высшие миры есть все же нечто такое, что хотелось бы в известном отношении назвать опасным, щекотливым, потому что жизнь представляет собой нечто весьма сложное. Каждая душа, в каком бы она ни находилась жизненном положении, связана с какой-нибудь определенной кармой, имеет определенную исходную точку (каждый раз, когда хотят предпринять восхождение в высшие миры, надо исходить из определенного жизненного положения). Ни одна душа не находится в таком же положении, как другая. Потому и самый путь в сверхчувственные миры является для каждой души индивидуальным, то есть таким, который в исходной точке берет направление в соответствии с данной душой. Если говорить правильно, то нельзя выставлять общего правила и говорить, что вот именно так, в соответствии с нормальным принципом, должна душа совершать восхождение в высшие миры. Возникает стремление давать в брошюрах указания: «Так-то и так-то должна поступать душа», чтобы вызвать убеждение, что, следуя таким правилам, можно при всяких обстоятельствах одинаковым для всех душ образом подняться в высшие миры. В этом и лежит опасность таких указаний. Ввиду всего этого я попытался в книжечке «Путь самопознания человека» дать нечто такое, что является индивидуальным и, вместе с тем, может быть полезным для каждой души. Но отсюда проистекла также необходимость показать разнообразие и изменчивость посвятительных путей. Не давая вам никаких объяснений по этому вопросу, я хотел бы лишь указать на три способа, три пути, три образа, которые выступают перед нами в трех мистериях: «Врата Посвящения», «Испытания души», «Страж Порога», а именно: на Иоганна Томазия, Капезия и Штрадера. Эти образы указывают пути на первых шагах к посвящению как бы в трех различных аспектах. Ни об одном из этих путей нельзя сказать, что он лучше или хуже другого; напротив, о каждом из этих путей необходимо сказать, что он определился кармой данной индивидуальности. Можно, таким образом, сказать, что, например, такие души, как у Иоганна Томазия и Капезия, должны идти именно таким путем, какой они показали не теоретически, не в целях поучения, а на практике. И все больше и больше будет становиться необходимым отучать людей от мыслей, что в этих вещах можно обойтись несколькими правилами; будет становиться все более и более необходимым переводить указания из сферы теоретически-научной к практически-образной. Так как отношения миров весьма разнообразны, то и пути отдельных индивидуальностей должны быть разнообразны.

И когда мы внимательно начинаем следить за некоторыми индивидуальностями или сущностями высших миров и разбирать, какое они принимают участие в человеке, то возникает необходимость не ограничиваться какими-то определениями, а выставлять их во всем их разнообразии.

В наше время для стремящихся к духовному познанию особенно важно созерцать во всем их многообразии, во всей их изменчивости такие образы, как образы Люцифера и Аримана, которых душа всегда встречает на пути к посвящению. Это созерцание покажет им, как удивительны отношения и сцепления одного мира с другим. Многие наблюдающиеся в наше время признаки показывают, что пробуждается понимание влияния одного мира на другой. Указывая на эти признаки, хотелось бы начать с одного весьма близко лежащего обстоятельства, которое, однако, невсегда ощущается как близлежащее.

В наше время наблюдается в широчайших кругах живейшая потребность познать естественный порядок, познакомиться с законами природы, которые проявляются во всем, и даже во всем встречаемом сущностном чувственном бытии. Существует такая тенденция — не обращать внимания ни на что исходящее из других миров и говорящее нам о человеке и о мировом бытии; существует наклонность строить мировоззрение, только исходя из одного мира. Это приводит к более или менее «монистическим» или так называемым материалистическим мировоззрениям современности. Благодетельной противоположностью этого стремления являются те другие стремления, которые в настоящее время в пределах окружающего нас мира отыскивают явления, подчиненные другим законам, чем окружающий нас природный порядок. Эти стремления отыскивают во всем их разнообразии те явления, которые с точки зрения материализма противоречат этому окружающему нас природному порядку. Необходимо обращать исключительное внимание на все, что разрабатывается в этой области в духе строгой научности. Потому что когда в наше время чисто материалистическому искательству противопоставляется другое искательство, которое в нашем чувственном бытии ищет иных сочетаний, чем сочетания нашего чувственного мира, то это ведь, собственно, не что иное, как искательство влияния иных миров на наше чувственное бытие. В этом отношении является чрезвычайно важным, чтобы именно теософы обращали особенное внимание на то, насколько научными методами исследовано влияние сверхчувственных миров на наше чувственное бытие. Я уже указывал на это в наших маленьких кружках; сегодня я дам соответствующее указание в этом большом собрании.

В своей книге «Мистерия человека», которую я вам особенно хотел бы рекомендовать, наш милый друг Людвиг Дейнгард взял на себя достойный всякой благодарности труд дать обзор, сопоставление и характеристику всего того, что в наше время в пределах мира, доступного каждому человеку, может быть исследовано общепризнанными научными методами по вопросу о влиянии, оказываемом сверхчувственным миром. Труд этот заслуживает всякой благодарности, и с ним должны бы были познакомиться все, кто интересуется, как на каждом шагу встречаются фактические данные, выступления (выпячивания) сверхчувственного из чувственного бытия. Нам понятно, таким образом, какая важная задача поставлена в этой книге, поэтому я и позволяю себе особенно указать на эту книгу.

Это вторжение других миров в мир чувственный порождает в последнем нечто, повторяющееся во всех мирах и заставляющее нас признать необходимым не создавать себе педантично односторонних, строго формально различных догм или суждений, подобно, например, следующим: это должно быть так, а то — иначе; Люцифер, например, таков, а Ариман — таков; всего люциферического надо избегать, а ариманического — надо тоже избегать, и т.д.

Допустим, что человек, пройдя первые шаги посвящения и сделавшись в связи с раскрытием своих духовных очей ясновидящим, встречает тот образ, который мы в сверхчувственных мирах называем Люцифером. Как обозначили бы мы вчера этот образ? Как стремящийся к тому, чтобы вечно находящееся в непрестанной подвижности и изменчивости сделать постоянным во времени, мгновенным, так, чтобы оно могло быть индивидуальным, и в качестве индивидуального — великим. А когда Люцифер встречается душе в сверхчувственных мирах, то он является ей как великий носитель света, как сущность, ведущая к тому, чтобы душа все сокровища, все существенное, что имеется в духовных мирах, свела вниз, в чувственный мир, с тем, чтобы в чувственном мире оно получило отражение и откровение, и если душа в сверхчувственных мирах следует за Люцифером в этом его стремлении, то содействует выполнению прадревней мировой задачи, состоящей в том, чтобы все сокрытое получило откровение, чтобы все вечное было вылито во мгновение, чтобы все протекающее в неопределенном вечном смогло быть удержано во внутреннем величии индивидуального мгновения.

И вот в каждой человеческой душе сохраняется, точно отзвук из духовного мира, что это стремление (сделать сокрытое открытым, зафиксировать вечное во мгновении) действительно осуществляется. Поэтому, когда человек через посвящение или через смерть вступает в сверхчувственные миры, происходит действительно так, что Люцифер является ему как носитель света; опасность, которая встает перед человеком в высших мирах в отношении Люцифера, возникает, собственно, лишь в том случае, когда человек в слишком сильной степени переносит с собой в высшие миры то, что в чувственном мире определяет его позицию по отношению к Люциферу. Во время странствования в высших мирах Люцифер является опасным лишь в том случае, если человек или человеческая душа приносит с собой в высшие миры природу и сущность чувственного человека.

Как обстоит, однако, дело в связи с тем, что сверхчувственные миры всегда вторгаются в мир чувств, оказывая на него влияние? Как обстоит в этом случае дело с Люцифером? В историческом процессе человечества в чувственном мире и в его эволюции мы имеем дело с исходящим из высших миров влиянием, вызывающим импульсы, чтобы в чувственном мире одно происходило после другого, как это и происходит в истории человечества в земном бытии. В это земное бытие врывается влияние тех стремлений, которые мы считаем эгоистическими, самостными стремлениями человеческой души. Мы ведь знаем, что каждое душевное развитие должно исходить из эгоизма. Это естественно; мы знаем, однако, вместе с тем, что необходимо, чтобы происходило высвобождение души от эгоизма. Во все, что когда-либо души сделали здесь, на Земле, исходя из самости, проникает то, что может быть названо откровением вечного во мгновении. Во все то, что зафиксировано в индивидуальной душе, непрестанно вливается влияние люциферических сил. Однако влияние этих сил проникает еще и в другое, а именно в то, что каждый отдельный человек может сделать для общего миропорядка, для мирового бытия, благодаря тому, чем он является, и тому, что обладает самостью (Egoita) и может развить в себе внутреннее величие, струящееся (истекающее) из его внутреннего существа. Чем является индивидуальное величие в отдельной человеческой душе, как не ядром величия общего мирового развития человечества?

Благодаря чему оказывали воздействие на человечество Гомер, Шекспир, Данте, Гете?

Благодаря тому, что они были эгоистическими, самостными личностями (Egoitaten), благодаря тому, что внутри их жили целые миры, которые вылились из их внутреннего, из их самостности. Через эгоизм вносятся, однако, косвенно еще импульсы духовной жизни; они проходят через все эпохи и порождают величайшие духовные дела человечества. В этом опять-таки играет роль Люцифер. Тут он является носителем света, импульсом и силой всего великого, что изливается из бьющей из каждой человеческой души вечной силы, втекающей в человеческую эволюцию. Человеческая душа стоит между двумя полюсами, являющимися отпечатком и отблеском всех миров, в которых человеческая душа в действительности находится: один полюс, который вызывает зачерствение души в себе самой, замыкание в себе самой, стремление только к тому, что служит ей самой, что удовлетворяет только ее; другой полюс — когда человеческая душа извлекает из своих глубин силы, которые бросают свет на всю жизнь человечества.

Когда сталкиваемся мы с этой эгоистичностью человека? Именно тогда, когда мы думаем, насколько необходимо, чтобы каждый человек приносил в дар другим людям то, что является его наиболее собственным, что является его самым индивидуальным, наиболее глубокой собственностью его самостности. Во всем, однако, что один человек делает для другого, исходя из своей самостности, живет опять-таки Люцифер — другой полюс.

И на всем, что человек может таким образом сделать для человечества под влиянием Носителя Света, лежит отблеск того, чем в действительности является Люцифер в высших мирах; на всем лежит отблеск творческой деятельности Люцифера, направленный на то, чтобы сокрытое сделать открытым. Можно ли поэтому сказать, что, например, Люцифер злой? Или что он добрый? Можно лишь на это ответить, что желающие утверждать, что Люцифер злой или что его надо избегать, должен был бы также говорить, что надо избегать огня, потому что в некоторых случаях жизнь гибнет в огне. Идя по пути посвящения, человек приходит к заключению, что выражение «хорошо» или «плохо» совершенно нельзя употреблять в тех случаях, когда необходимо характеризовать существо сверхчувственного порядка. Огонь хорош, когда он горит в надлежащих условиях; он плох, когда условия неподходящие; а сам по себе огонь ни хорош, ни плох. Также обстоит дело и с Люцифером. Он оказывает хорошее влияние на человеческую душу, когда заставляет извлекать из души все то, чем, исходя из своего индивидуального внутреннего, можно пожертвовать на алтарь человеческой эволюции. Люцифер является, наоборот, злой сущностью и то, что он делает, становится дурным, когда он внушает человеческой душе такие импульсы, которые сводят все ее стремления к самоудовлетворению.

Действие, оказываемое сверхчувственными сущностями, можно называть добрыми или злыми; что касается самих сущностей, то их никоим образом так называть нельзя.

Представьте себе, что где-нибудь на острове живут люди, которые считают, что опасаться Люцифера необходимо во всех случаях и что надо держаться от него возможно дальше. Такое воззрение отнюдь не свидетельствовало бы, однако, что у людей этого острова наиболее глубокое знание природы Люцифера. Оно показывало бы только, что вследствие своеобразия своих способностей люди этого острова превращают во зло все, что им может дать Люцифер. Взгляд на Люцифера, сложившийся у этих людей, являлся бы, таким образом, характерным только для самих людей острова, а никоим образом не для Люцифера. Я не говорю, что такой остров существует. Поищите его сами.

Что это такое — люциферизм?

Ответ на это мы должны, таким образом, искать в существе того, что встречаем в сверхчувственном мире в лице Люцифера. Какое он оказывает действие, мы можем определить по тем изменениям, которые происходят с его силами, рассеивающими свое влияние на таком острове, какой я привел в своем примере.

Ариманическое — что же это такое? Когда мы встречаем Аримана в сверхчувственном мире, то видим, что его своеобразная особенность иная, чем люциферическая. Чтобы вступить в сверхчувственном мире в определенные отношения с Люцифером, необходимо, в сущности, только освободиться и очиститься от шлака неправильной самости, от эгоизма чувственного мира. Тогда человек приобретает в Люцифере очень хорошего водителя в сверхчувственных мирах. Человек тогда не легко подпадает под его влияние. С Ариманом дело обстоит иначе, и задача его в мировой эволюции иная. Люцифер все сокрытое держит открытым; цели же Аримана можно характеризовать для нашего чувственного мира приблизительно так: там, где находится наш чувственный мир, там, где он видим, — там и Ариман. Только он невидимо, сверхчувственно пронизывает чувственный мир.

Какую помощь оказывает Ариман? В пределах чувственного мира помощь его очень велика. Он приходит к каждой душе на помощь в том, чтобы возможно больше из чувственного мира, из того, что в нем происходит и может происходить только в нем, было унесено ввысь, в высшие миры. Ведь чувственный мир для чего-либо существует; ведь он не только Майя. Он существует для того, чтобы в нем происходили события, чтобы человеческие существа имели переживания. И то, что в чувственном мире происходит и переживается, уносится ввысь, в вечность, и в том выражается сила Аримана. Передать мгновение вечности — в этом заключается сила Аримана. Однако в человеческой душе, вразрез с этой силой Аримана, проявляется нечто иное. То, что люди переживают в чувственном бытии, является для них бесконечно ценным; я не думаю, что встречу противоречия, если скажу: страстное стремление сохранить по возможности больше для вечности из того, что переживается в чувственном мире, эта наклонность, это стремление гораздо больше, чем другая, живущая в человеческой душе, наклонность — унести с собой вниз, в чувственный мир возможно больше из сокрытых духовных миров. Человек, естественно, любит чувственное бытие, и ему хотелось бы унести из него ввысь, в духовные миры, возможно больше. Некоторые религиозные направления, желающие дать возможно большее успокоение своим последователям, говорят им, что все имеющееся в чувственном мире можно прекрасно взять с собой в духовное бытие. И к этому же стремится и ариманическая сила: она направлена на то, чтобы все имеющееся в чувственном мире восходило вместе с человеком в сверхчувственные миры. Эта наклонность, это стремление уносить чувственное ввысь, в сверхчувственный мир, очень сильна в человеческой душе. От них не так легко отделываются, когда через посвящение или через смерть восходят в высшие миры. Поэтому когда человек становится сущностью высшего мира, то сохраняет еще в себе это стремление. И если он в высших мирах встречает Аримана и тот оказывает помощь человеку в сохранении того, что приобретено и испытано в физическом мире — а он это делает очень охотно, — то положение становится крайне опасным. Те, кто желают переживания мгновения сохранить для вечности, не встречают более охотного помощника, чем Ариман. Очень многие люди, пройдя врата сверхчувственного мира, начинают признавать, что Ариман — весьма удобный помощник, потому что стремления его всегда направлены на то, чтобы происходящее на Земле ввести как часть в высший мир и завладеть им там для себя и для своих сотрудников. Однако это еще не самое худшее, потому что человек не входит в сверхчувственный мир, если предварительно не отбросит до известной степени своей самостности. Если бы он проникал в сверхчувственные миры со всей, свойственной ему на Земле, деятельной силой, то он ухватился бы за фалды Аримана и считал бы его самым приятным товарищем. Однако человек восходит в духовный мир иным. В духовном мире человек обладает способностью признавать за ним нечто божественное ввиду того, что он с чрезвычайной трагичностью пронизывает земную эволюцию в чувственном бытии и всегда стремится так преобразовать чувственное бытие, чтобы оно стало бытием духовным. В этом заключается глубокая трагичность Аримана. Ему хотелось бы превратить тотчас же в духовное все, что так или иначе когда-либо проявлялось в чувственном мире. Он борется в масштабе миропорядка за очищение, за «прокаливание в огне» всего чувственного. Это представляется ему хорошим. Однако по понятию божественно-духовных сущностей, противником которых является Ариман, это представляется весьма плохим. Весьма многое, что ему хотелось бы совершить, должно быть сделано по-иному. Мне хотелось бы привести пример. В применении к общему миропорядку вы увидите из этого примера, что Ариман стремится к тому, что он считает хорошим, что это хорошее нельзя, однако, применять к мировому порядку.

Возьмите какую-нибудь животную сущность, которая в своем прогрессирующем развитии в чувственном бытии принуждена сбрасывать кожу; она периодически меняет кожу, являющуюся как бы отображением ее самой, и продолжает дальнейшее развитие в новой жизненной форме. Для новой жизненной возможности данного существа нечто должно быть сброшено; Ариману хотелось бы все спасти: ему хотелось бы, чтобы змея не сбрасывала кожу, но чтобы все, что должно быть сброшено, перерабатывалось в масштабе мирового порядка.

Того же самого хотелось бы и человеку в чувственном бытии. Со многим не хотелось бы человеку расставаться. Ему хотелось бы взять это с собой в высшие миры, несмотря на то, что по мысли высшего мирового порядка оно предназначено для временного, для мгновения. Если бы человек мог, то, подчиняясь живущему в нем сильному влечению к чувственному миру, он среди всех вопросов о неизведанных или иных путях интересовался бы всегда больше всего вопросом: где можно найти Аримана? Как можно получить его помощь, чтобы заключенное в мгновение взять с собой в вечность? И в этом случае как раз хорошо то, что человек не может найти Аримана в чувственном мире ввиду того, что он невидим, сверхчувственен. Чтобы Ариман оставался возможно более невидимым в чувственном мире, это относится к обязанности Стража Порога. Таким образом, человек может развивать только свои собственные силы для сохранения мгновения в вечности и может только бессознательно пользоваться помощью Аримана. Тут в чувственное бытие человека врывается снова хорошее и дурное в виде двух полюсов.

Человек идет по пути человеческой эволюции. И задача человека на этом пути — хорошая, настоящая, истинная задача — состоит в том, чтобы все, имеющее ценность с точки зрения вечного, вознести в сверхчувственные миры и приобщить к царству вечного. В этом ведь и заключается наша обязанность, чтобы многие ценные сокровища мгновения приносить в жертву на алтаре вечности. Если мы можем воспользоваться помощью Аримана для ценных сокровищ мгновения, то это хорошо. Если же мы встречаем Аримана в сверхчувственном мире (а до этого мы ведь не можем его видеть) и он видит сохранившуюся в нас наклонность возносить в сверхчувственный мир все, лишенное всякой ценности, то это для него весьма большие ценности, но для противников его это лишено всякой ценности.

Тут мы являемся для него хорошим орудием, при помощи которого он из чувственного мира переводит в вечность то, что здесь пользуется любовью и что переносится в эту вечность именно благодаря тому, что пользуется нашей любовью.

И здесь, таким образом, мы снова видим, что исходящее от Аримана само по себе не может быть названо ни хорошим, ни дурным, но что оно, напротив, хорошо или дурно в зависимости от того, как человек к нему подходит и в какое к нему становится отношение. Из этого мы можем заключить, как поверхностны и легковесны все описания, которые даются в ответ на вопросы: каков Ариман? Каков Люцифер? Ответов на эти вопросы, собственно, нет, потому что характеризованы эти сущности могут быть только в тех мирах.

Таким образом, человек вплетен в жизненный лабиринт. Как Люцифер, так и Ариман оказывают влияние на этот жизненный лабиринт, и человек должен искать пути, чтобы занять правильным образом позицию по отношению к этим могуществам. Это-то и вызывает возможность нашего развития, потому что благодаря этому мы принуждены искать надлежащих отношений к сущностям сверхчувственного мира. И отношения к сверхчувственному миру складываются не столько благодаря познаниям, полученным по способу чувственного познания, сколько благодаря тому, что человек, в духе приведенной характеристики, устанавливает определенные отношения к этим сверхчувственным сущностям. Человек пребывает, таким образом, в жизненной темноте, в которую врываются влияния сущностей, как добрые, так и злые, в зависимости от того, как себя человек поставит по отношению к ним.

Такова жизненная тьма.

Жизненный свет, духовный свет, светит в эту жизненную тьму только благодаря тому, что мы становимся в правильное отношение к отдельным сущностям сверхчувственного мира, влияние которых врывается в наш физический мир, и благодаря тому, что мы сознаем, что должны изменить наше представление и понятие, если хотим говорить о сверхчувственных мирах. Мне хотелось бы привести вам еще один пример, насколько необходимо изменить свое мышление, если хочешь правильно определить отношение чувственного мира к сверхчувственному.

Мы живем в чувственном бытии; живем так, что и вокруг себя, и на себе чувствуем воздействие того, что называем своей жизненной судьбой. И каждый, обладающий правильным самосознанием, знает, что сочувствие, совместное ощущение симпатии и антипатии к жизненным судьбам относятся к наиболее сильным и глубоким чувствам, которые человек вообще может ощущать и которые наиболее глубоко проникают в нашу душу. Тут происходит, однако, так (почему это происходит, мне нечего говорить, потому что об этом много говорилось в начальных курсах), что в нашем высшем “Я” (Ubergeerdneten), которое, в соответствии со всем сказанным во вчерашней и позавчерашней лекциях, только напоминает об обыкновенном “Я”, только сохраняет его в себе как воспоминание, что в этом высоком “Я” мы сами приготовляем себе ту судьбу, которая нас затем мучает иногда в течение целой жизни. Разве нет людей, которые потому и отказываются от идей перевоплощения, что у них нет никакого желания строить себе новое существование после того, как они прожили это?! Почему у них такие мысли? Потому что они запутались в убеждении, что в тех мирах, в которых человек находится после смерти, все протекает так же, как в мире чувств. Здесь многое может нам нравиться, а многое — и не нравиться, но чувствовать так, как мы чувствуем здесь, нам и в голову не приходит, когда мы находимся в жизни между смертью и новым рождением. Там мы ощущаем совершенно иначе, хотя ничего и не знаем об этом здесь. Когда после смерти мы приходим в духовный мир, то говорим себе: «Ты жил в условиях чувственного бытия; у тебя была определенная способность, но эта способность проявлялась в тебе чрезвычайно односторонне; возможно даже, что ты ею пользовался неправильно. Теперь в новом земном бытии, в новой телесности тебе необходимо держать себя так, чтобы эта односторонность сгладилась. И чтобы несовершенство стало совершенством. Иными словами — то, что в тебе было несовершенным, когда ты был в одной форме, ты должен получить в другом, совершенном виде, пребывая в другой форме; благодаря взаимодействию должны наступить выравнивание и гармонизация».

Затем, в период между смертью и новым рождением, наступает момент, когда человек говорит себе: «Я хочу родиться вновь в таких условиях, чтобы в новой жизни быть совершенно неспособным заниматься, например, живописью, ввиду того, что я ею уже занимался и приобрел достаточный опыт. Будучи неспособным к живописи, я буду в состоянии никогда не допускать в свою душу суждений, как если бы рисовал сам; я буду таким, каким должен быть, если сам встану перед вещью.

Мне нужно будет приобрести себе новые силы, потому что это может быть благотворно для гармонизации и сглаживания того, чем я обладал раньше».

Так можно смотреть назад — на жизнь между рождением и смертью, на то, что было счастливо прожито. Человек говорит себе при этом: «Если бы только можно было направить всю свою эволюцию таким образом, чтобы так прожить жизнь».

Из сил, которые возникают именно таким образом, должно поэтому родиться страстное желание: «То, что я раньше пережил в счастье, я теперь должен пережить в страдании». И тогда устраивают все таким образом, чтобы в какой-то определенной области пережить страдания, которые вызывают продвижение человека вперед. Тогда получается такое положение, что в сверхчувственном мире человек стремится к страданиям и боли, а в чувственном мире ощущает их как нечто такое, отчего ему хотелось бы освободиться. Тут поистине обнаруживается практическое различие между жизнью в чувственном бытии и жизнью в сверхчувственных мирах, между смертью и новым рождением. Совершенно иные силы действуют в нашей жизни между смертью и новым рождением, чем те, которые нам симпатичны или антипатичны между рождением и смертью.

Что делает тот человек, который захотел бы судить о жизни в сверхчувственных мирах в зависимости от симпатий или антипатий в чувственном бытии? Он перспективно переносит в сверхчувственный мир то, что имеется в мире чувств. Это совершенно также, как если бы вы нарисовали розу на какой-нибудь стеклянной доске. Вы смотрите на эту доску, стекла не видите, смотрите сквозь стекло, и рисунок отбрасывается на находящуюся сзади гигантскую стену, и вам кажется, что это так и есть в действительности. В действительности же этого совершенно нет, и вы только перенесли туда рисунок. Таким же точно образом человек хочет оценивать и сверхчувственный мир по своим симпатиям и антипатиям, которые он ощущает в чувственном бытии; он проецирует в сверхчувственный мир нечто, что затем, как тень, отражается в сверхчувственном мире и имеет свое значение. Оно оказывает свое влияние. Это опять-таки указывает на то, что мы называем «жизненной тьмой». Почему находимся мы в жизненной тьме в период между рождением и смертью? Потому что правомочными и само собою разумеющимися для жизни между рождением и смертью являются суждения, оценка жизни, которые для того бытия, в котором мы пребываем между смертью и новым рождением, являются недействительными. Для чувственного бытия нам необходима такая душевная жизнь, которая для мира сверхчувственного не имеет ни ценности, ни значения. Мы должны поэтому через познание и исследования в сверхчувственных мирах дать возможность другому свету из сверхчувственных миров светить в мир чувственный и способствовать общему миропорядку.

Величайшая ошибка, которую человек может совершить в отношении своего миросозерцания, — это мысль, что приобретенные им в чувственном мире понятия и идеи можно распространить на мир сверхчувственный, когда у человека нет ни терпения, ни выдержки, чтобы проникнуться описанием произведенных в сверхчувственных мирах исследований того, что из сверхчувственных миров бросает лучи в темноту чувственного бытия.

Здесь перед нами встает такой вопрос: «Разве только тот может отдаваться воздействию духовного света сверхчувственных миров, кто сам может взирать на эти миры, то есть, кто прошел через посвящение? В мире эта мысль чрезвычайно распространена. Часто говорят: «Как можно что-либо понять в сверхчувственных мирах, если сам не получил посвящения?» И на эту мысль обычно отвечают, что единственно правильным является прохождение пути посвящения и восхождения в сверхчувственный мир.

Как обстоит дело с этим вопросом, как относится понимание к созерцанию сверхчувственных миров, в какой мере можно получить жизненное утешение и жизненные силы при помощи понимания духовного света в жизненной темноте ... — все это должно послужить исходной точкой для завтрашнего обсуждения, которое даст нам возможность проникнуть еще глубже в ту проблему, которую мы рассматриваем в этом цикле.