В течение ряда дней нас займет очень значительная, очень глубокая теософская тема. Прежде чем начать наши рассмотрения, разрешите мне высказать глубочайшее удовлетворение по поводу того, что мы можем говорить об этой значительной и глубокой теме перед друзьями, собравшимися из самых разных областей Германии и даже Европы. Прежде всего это удовлетворение относится к нашим милым нюрнбергским друзьям, которые со своей стороны, вероятно, не менее рады, чем тот, кто здесь перед вами говорит, заняться теософией в этом городе на сравнительно долгое время совместно с нашими заграничными друзьями. Ведь именно в этом городе наряду с интенсивным стремлением к познанию великих теософских истин так глубоко проявлялось истинно теософское настроение, настоящая теософская жизнь.

Эта теософская жизнь, которую мы понимаем только тогда, когда учения теософии являются для нас не только чем–то, что нас занимает теоретически, но когда они становятся для нас чем–то, что одухотворяет нашу жизнь до глубочайших глубин души, что нас прокаливает и что одновременно соединяет нас более тесными узами с нашими собратьями, со всем миром. Для человека очень важно чувствовать, что все, что внешне встречается нам в чувственной жизни, в чувственно видимом бытии, что все это может представляться как внешняя физиономия лежащего в основе невидимого сверхчувственного бытия. Мир со всем, что в нем есть, в конце концов все более и более становится для того, кто вводит теософию в жизнь, физическим выражением божественно–духовных существ; и когда он смотрит на мир видимого вокруг себя, он будет чувствовать то же, как когда он от наружных черт человеческого лица проникает к сердцу, к душе человека. Все, что ему встречается внешне в виде гор и скал, в растительном покрове Земли, в животных и людях, во всем окружающем нас мире, во всех занятиях людей, — во всем этом он видит как бы физиономическое выражение, выражение лица, лежащего в основе всего божественно–духовного бытия. И из этой манеры смотреть на вещи для него расцветает новая жизнь, пронизывает его, и иной, благородный вид воодушевления вдохновляет то, что он хочет предпринять.

Разрешите мне вспомнить небольшой симптоматический пример моих последних опытов на одной из моих лекционных поездок. Этот пример показывает, как мировая история, если рассматривать ее как выражение божественно–духовного, всюду представляется значительной, всюду говорит нам новым языком. Несколько недель тому назад в Скандинавии мне пришлось быть свидетелем того, как во всей жизни нашего европейского севера все до сих пор обличает отзвук древнего бытия северного мира, когда все духовное было пронизано сознанием тех существ, которые скрываются под образами северных мифических Богов. Можно сказать, что в тех странах из всего, что человеку встречается, слышатся отзвуки того, что посвященные мистерии друидов и троттов сообщали своим ученикам как древнюю северную духовную жизнь. Там чувствуется, как волшебное дыхание этой духовной жизни пронизывает север; наблюдается нечто, что как бы выражает чудные кармические связи. Сам себе являешься — как это мне пришлось испытать в Упсале — как бы внедренным во все это, когда имеешь перед собой первый из германских переводов Библии — Серебряный Кодекс Ульфилы *). Он попал в Упсалу как бы в результате своеобразного кармического сплетения. Ведь раньше он находился в Праге. Во время шведской войны он был захвачен и перенесен в Упсалу и теперь находится там: как символ того, что пронизывает человека, способного несколько глубже заглянуть в сущность древних мистерий. Ведь эта сущность мистерий, это проникновение в духовный мир внутри древних европейских культур пронизано одной общей замечательной чертой, которую глубже чуют те, кто получили посвящение в те древние времена. Сердца их трагически восприняли, когда им стало ясно, что они, хотя и могли взирать на тайны бытия, но что в будущем придет нечто, что явится полным разрешением загадки. Все снова и снова указывали им, что более высокий свет должен проникнуть в то познание, которое можно было получить в древних мистериях. Можно сказать, что во всех этих древних мистериях пророчески указывалось на то, что долженствовало прийти в будущем, — на явление Христа Иисуса. В этой сущности северных мистерий имелся тон, настроение ожидания, настроение пророчества.

Такую фразу, как та, которую я сейчас скажу, не надо насиловать и теснить, не надо выжимать и не надо мыслить в слишком резких контурах. Она должна лишь симптоматически выразить то, что лежит в основе ее как глубокая истина. Но в том, что осталось как последняя страница из традиции древнегерманских мистерий — в сказании о Зигфриде, — имеется как бы тайное включение этого настроения. Когда нам указывают, что на том месте, где он уязвим, лежит лист, что это место находится на спине, тогда тот, кто способен почувствовать такие вещи симптоматически, чувствует: это то самое место, где у человека будет лежать нечто другое, когда его уже не сможет постичь то уязвление, которое еще могли испытать посвященные древних мистерий Севера. Место это должен прикрыть крест; там должен он лежать, крест Христа Иисуса; он там еще не лежал у посвященных древних мистерий Севера. На это указывается в древних мистериях германских народов, в сказании о Зигфриде. Таким образом, и там еще симптоматически указывается, какими согласованными между собой должны мыслиться древние посвящения друидов, троттов и мистерии Христианства. На эту мысль наводит, как вещественное выражение, местонахождение первого германского перевода Библии в северном мире. И то, что это является как кармическая связь, это может вам опять–таки символизировать то обстоятельство, что некогда из этого Серебряного Кодекса было украдено 11 листов и что позднейший владелец их почувствовал такие угрызения совести, что не пожелал сохранить эти 11 листов, а отдал их обратно. Как сказано, такие вещи не нужно втискивать и насиловать, а принимать их как образные представления тех кармических сложностей, которые выражаются в нахождении первого германского перевода Библии в странах Севера.

И как здесь это историческое событие, так и все, что нам встречается в жизни — великое и малое, — углубляется и освещается новым светом благодаря теософскому направлению, проявляющемуся в том, что во всем физически воспринимаемом усматривается вещественное выражение сверхчувственного духовного.

Что это именно так, да проникнет в нас это убеждение как раз в течение настоящего курса. И пусть из такого убеждения струятся тот дух, те чувства, которые в течение 12–ти апокалиптических лекций вольются в нашу душу, наполнят наши сердца. С таким настроением приступим мы к этому курсу, который берет за исходную точку глубочайший документ Христианства — Апокалипсис Иоанна, так как к нему можно действительно без натяжки присоединить глубочайшие истины Христианства. Ибо в этом документе содержится ни что иное, как большая часть мистерии Христианства; в нем содержится глубочайшее из того, что мы обозначаем как эзотерическое Христианство. Не удивительно поэтому, что из всех христианских документов именно этот был наиболее ошибочно понимаем. Почти с самого начала христианского духовного течения он был ложно понят всеми теми, которые не принадлежали к настоящим христианским посвященным. И его ошибочно толковали в самые различные эпохи, всегда в том смысле, как думали и рассуждали эти различные эпохи. Он был ложно толкуем эпохами, которые мыслили, можно сказать, спиритуально–материалистически; эпохами, которые втиснули великие религиозные течения в одностороннюю фанатическую партийность, а также в новейшее время теми, которые считали возможным разрешить мировые вопросы с помощью грубого, самого чувственного материализма. Высокие духовные истины, провозглашенные на исходной точке Христианства и к лицезрению которых были приведены те, которые могли их понять, на них указывается, поскольку это может быть сделано в книге, в Апокалипсисе Иоанна, в так называемом каноническом Апокалипсисе. Но уже в первые времена Христианства экзотерики были мало способны понимать то глубоко спиритуальное, что дается в эзотерическом Христианстве. И, таким образом, в самые первые времена Христианства среди экзотериков возникло воззрение, что события, которые прежде всего разыгрываются для мирового развития в духовно–спиритуальном, которое может узреть и узнать тот, кто способен видеть в духовных мирах, что такие чисто спиритуальные события разыгрываются внешним образом в материальной культурной жизни. И таким образом случилось, что когда автор Апокалипсиса описал в нем результаты своего посвящения, своей христианской инициации, остальные поняли его экзотерически и думали, что то, что открылось великому ясновидцу и о чем посвященный знает, что это, спиритуально–познаваемое, произойдет через тысячелетия — что это должно разыграться в ближайшее время во внешней чувственно видимой жизни. Так возникло воззрение, будто автор для ближайшего времени имел в виду нечто вроде долженствующего произойти нисхождения на физических облаках, возвращения Христа. Когда этого не случилось, тогда просто удлинили срок и сказали: «Да, для Земли с появлением Христа Иисуса началось новое время в отношении того, что имелось как древняя религиозность. Но это будет длиться — и теперь это опять понимали чувственно — тысячу лет, и тогда физически чувственно произойдут последующие события, изображенные в Апокалипсисе». Таким образом произошло, что фактически, когда приблизился 1000 год, многие ожидали появления какой–нибудь враждебной христианству силы — антихриста, который должен был выступить в физическом мире. И когда и этого не случилось, тогда был, так сказать, вновь удлинен срок, но в то же время все предсказание Апокалипсиса окутано известной символикой, тогда как грубые экзотерики представляли себе это предсказание довольно осязаемым. С развитием материалистического воззрения для этих вещей применили известную символику; во внешних событиях видели символические намеки. Так, в 12 веке Иоаким фон Флорис, умерший в начале 13 века, дал знаменательное объяснение этого таинственного документа Христианства. Он был того мнения, что в христианстве покоится глубокая духовная сила, что эта сила должна все больше расширяться, но что внешнее христианство всегда обнаруживало (выявляло) это эзотерическое христианство. И, таким образом, некоторые приняли воззрение этого человека, по которому в католической церкви, в этом выявлении духовности христианства, следует искать чего–то враждебного Христу. И в следующие века это воззрение особенно питалось тем, что некоторые ордена придали высокое значение спиритуализму христианства, душевно–духовному элементу его. Таким образом, И. фон Флорис нашел приверженцев в кругах францисканцев, которые видели в папе нечто, символизирующее антихриста. Затем, во время протестантизма, это воззрение перешло на тех, которые видели в римской церкви отпадение от христианства и видели спасение его в протестантизме. Они видели в папе символ антихриста, а папа отплачивал им тем, что считал антихристом Лютера. Апокалипсис понимали таким образом, что каждая сторона выдвигала его в защиту своего воззрения, своего мнения, а противная сторона всегда была антихристом; та же, к которой сами принадлежали, всегда идентифицировалась с истинным христианством. Так продолжалось до новейшего времени, когда появился современный материализм, с которым по грубости не может сравниться даже тот материализм, который я вам описал для первых веков христианства, потому что тогда еще имелась спиритуальная вера, известное спиритуальное понимание.

Люди не понимали только потому, что между ними не было посвященных. Имелась известная спиритуальная осмысленность, потому что, хотя и представляли себе грубо чувственно, что существо спустится на облаках, все же для этого нужна была спиритуальная вера. Такой спиритуальной жизни у грубого материализма 19 века уже не могло быть. Мысли, возникавшие у истинного материалиста 19 века от чтения Апокалипсиса, можно охарактеризовать приблизительно так: «В будущее заглядывать не может никто, так как я сам этого не могу. И никто не может увидать что–либо другое, чем то, что вижу я. Говорить о том, что существуют посвященные — это старый предрассудок. Такого ничего нет; следовательно, нормой является то, что знаю я. Я еле могу предвидеть, что произойдет в течение следующих 10 лет; значит, никто не может предсказать, что будет через тысячелетия. Следовательно, тот, кто написал Апокалипсис, — если его вообще считать честным человеком, — должен был говорить о чем–то, что он уже видел, ибо я тоже знаю лишь то, что уже произошло и что передано документами. Значит, и автор Апокалипсиса не мог видеть ничего иного. Следовательно, о чем мог он рассказывать? Только о том, что происходило до него. Поэтому само собой понятно, что в событиях Апокалипсиса, в конфликтах между добрым, мудрым и прекрасным миром и безобразным, неразумным и злым миром, в этом драматическом сопоставлении нельзя видеть ничего другого, как то, что этот человек сам пережил, что уже произошло». Так говорит современный материалист. Он полагает, что «автор Апокалипсиса описывает так, как описываю я».

Что же представлялось почти наиболее страшным для христианина первых веков? Самым страшным должен был быть для него зверь, восстающий против духовного могущества христианства, против истинного христианства. К несчастью, некоторые люди смутно слышали благовест, но не уловили истинного созвучия.

Внутри некоторых эзотерических школ имелся своего рода числовой шифр. Некоторые слова, которые не хотели передавать обычным письмом, выражали числами. А ведь так же, как и многое другое, кое–что из глубоких тайн Апокалипсиса было замаскировано в числах, особенно то драматическое событие, засекреченное числом 666. Было известно, что с числами надо обращаться особым образом, именно тогда в особенности, когда так определенно на это указывается, как словами: «Здесь — мудрость». «Число зверя — 666». При таких указаниях знали, что на место цифр нужно вставлять определенные буквы, чтобы знать, о чем идет речь. Но те, которые что–то слышали об этом и все же в действительности ничего не знали, на основании своего материалистического воззрения решили, что если вместо числа 666 вставить буквы, получится слово «Нерон» или «цезарь Нерон». И в настоящее время в значительной части литературы, занимающейся толкованием Апокалипсиса, можно прочитать: «Раньше люди были так безрассудны, что они засекретили в этом месте всевозможные вещи, но в настоящее время эта проблема уже решена. Теперь мы знаем, что тут имеется в виду ни что иное, как «Нерон», «цезарь Нерон», и ясно, что Апокалипсис был написан в такое время, когда Нерон уже жил, и что автор всем этим хотел сказать, что в Нероне проявился антихрист, что, следовательно, то, что лежит в этом драматическом элементе, является усилением предшествующих элементов. Теперь надо только исследовать, что произошло непосредственно перед этим. И тогда находишь, что именно хотел написать автор Апокалипсиса. Сообщается, что в Малой Азии произошло землетрясение как раз в то время, когда свирепствовала борьба между Нероном и христианством. Значит, это и есть те землетрясения, о которых упоминает автор Апокалипсиса при вскрытии Печатей, при звучании Труб. Он говорит также о бедствии нашествия саранчи. Действительно, ведь есть сообщения о том, что во время преследования христиан Нероном имели место нашествия саранчи. Следовательно, он говорит о них. Таким путем 19 век пришел к тому, что материализовал глубочайший документ христианства, не видя в нем ничего, кроме повествования о том, что можно найти в мире именно путем материалистического рассмотрения.

Это должно было быть сказано только для того, чтобы показать, как основательно ложно был понят этот глубочайший, значительный документ эзотерического христианства.

Теперь же мы все историческое, что можно сказать об Апокалипсисе, отложим до того времени, когда нами будет понято то, что в нем имеется, то есть до последних лекций. Для того, кто уже немного освоился с теософией, не может быть сомнения в том, что уже в вводных словах Апокалипсиса указывается на то, чем он должен быть. Вспомним только, что там сказано: «Тот, от которого исходит содержание Апокалипсиса, был перенесен на одинокий остров, издавна пронизанный своего рода священной атмосферой, на место древней культуры мистерии». И когда нам говорится, что тот, кто дает содержание Апокалипсиса, «был в духе» и что то, что он дает, он познал в духе, пусть это прежде всего будет нам указанием на то, что содержание Апокалипсиса рождено более высоким состоянием сознания, которого человек достигает путем развития собственной душевной творческой способности, путем посвящения. То, чего нельзя ни видеть, ни слышать в пределах чувственного мира, нельзя воспринимать внешними чувствами, то содержится в тайном откровении так называемого Иоанна тем образом, каким оно могло быть сообщено миру христианством. Следовательно, в Апокалипсисе Иоанна мы имеем перед собой описание посвящения, христианского посвящения. И мы должны лишь, так сказать, бегло вызвать перед нашей душой то, чем является посвящение... Мы ведь все глубже проникаем в вопрос: что происходит во время посвящения? Все глубже мы разработаем вопрос: как относится посвящение к содержанию Апокалипсиса? Но прежде всего мы грубыми штрихами сделаем как бы черновой набросок углем и только после этого начнем расписывать красками детали.

Посвящение есть развитие дремлющих в каждой душе сил и способностей. Если хотят представить себе, как оно происходит реально, тогда прежде всего нужно представить себе, каково сознание нынешнего нормального человека. Тогда узнают также, чем отличается сознание посвященного от сознания нынешнего человека. Каково же сознание современного нормального человека? Оно изменчивое; два совершенно различных состояния сознания чередуются друг с другом: состояние дневного бодрствования и сознание ночного сна. Сознание, которым мы обладаем при дневном бодрствовании, состоит в том, что мы воспринимаем вокруг себя чувственные предметы и связываем их между собой понятиями, которые также образуются с помощью чувственного аппарата — человеческого мозга. Затем еженощно, из самых нижних членов человеческого существа — из физического и эфирного тела — выделяются астральное тело и “Я”, и вследствие этого для сознания современного человека чувственные предметы вокруг него погружаются во мрак, и не только эти предметы, так как до нового пробуждения наступает состояние полного отсутствия сознания. Мрак распространяется вокруг человека. Ведь астральное тело человека в настоящее время в нормальном состоянии организовано так, что само по себе оно не может воспринимать того, что находится в его окружении. Оно должно пользоваться орудиями. Этими орудиями являются физические чувства. Поэтому оно должно утром вновь погрузиться в физическое тело и пользоваться физическими органами чувств. Почему астральное тело ничего не видит, когда оно во время ночного сна находится в духовном мире? Почему оно не воспринимает? По той же причине, по которой физическое тело, лишенное глаз и ушей, не могло бы воспринимать физических цветов и звуков. Астральное тело не имеет органов для восприятия в астральном мире. Физическое тело в седой старине было в таком же положении. Оно еще не имело даже того, что впоследствии пластически было выработано в нем как ухо и глаз. Его формировали внешние элементы и силы, образовали ему глаза и уши, и благодаря этому ему открылся мир, который перед тем для него тоже был сокрытым. Представим себе, что астральное тело, которое ныне находится в таком же положении, в котором прежде находилось физическое тело, могло бы быть так обработано, что в него можно было бы вчленить органы таким же образом, как свет солнца пластически выработал физические глаза, а полный звуков мир — физические уши в мягкой массе человеческого физического тела. Представим себе, что в пластической массе астрального тела можно было бы выработать органы, тогда астральное тело пришло бы в то же состояние, в котором ныне находится физическое тело. Поэтому задача заключается в том, чтобы в этом астральном теле выработать органы восприятия сверхчувственного мира, подобно тому, как работник формует глину. Это первое, что надо сделать. Если человек хочет стать видящим, его астральное тело должно быть обработано так, как глиняная масса ваятелем: надо создать в нем органы. Это и было всегда тем, что делали в школах для посвящения и в мистериях. В астральное тело пластически врабатывались органы.

В чем же заключается та деятельность, вследствие которой в астральное тело пластично врабатывали органы? Кто–нибудь может подумать, что прежде чем врабатывать в это тело органы, надо бы иметь его перед собою. Можно бы сказать: «Если бы я мог выделить астральное тело и иметь его перед собой, тогда я мог бы вработать в него органы». Это не был бы правильный путь и, прежде всего, это не есть путь современного посвящения. Разумеется, посвященный, способный жить в духовных мирах, мог бы ночью, когда астральное тело ученика выделено, вработать в него органы, как ваятель. Но это означало бы проделать над человеком нечто, о чем он сам ничего не знает: это означало бы вмешательство в сферу его свободы с выключением его сознания. Мы увидим, почему уже давно и, в особенности, в настоящее время, это никогда не должно иметь места. Поэтому–то уже в таких эзотерических школах, как пифагорейская или древнеегипетская, следовало избегать всего того, вследствие чего посвященные могли бы снаружи работать над астральным телом, выделенным из физического или эфирного тела посвящаемого. Уже с самого начала процедуры это должно было быть устранено. Первый шаг к посвящению именно должен был быть предпринят с человеком в самом обыкновенном физическом мире, в том самом мире, где человек воспринимает своими физическими органами чувств. Но как это сделать, когда ведь именно физическое восприятие, когда оно наступило в эволюции Земли, набросило вуаль на духовный мир, который раньше человек, хотя и в состоянии смутного сознания, но мог воспринимать. Следовательно, каким образом, исходя из физического мира, воздействовать на астральное тело? Теперь мы должны вызвать перед нашей душой представление о том, как обстоит дело с этим обычным дневным чувственным восприятием? Что же происходит, пока человек в течение дня воспринимает? Подумайте о вашей каждодневной жизни, проследите ее шаг за шагом! На каждом шагу в вас проникают впечатления внешнего мира. Вы их воспринимаете, вы видите, слышите, ощущаете запахи и т.д. Впечатления от той или иной работы целый день обуревают вас, вы их перерабатываете вашим интеллектом. Поэт, сам не являющийся инспирированным, пронизывает их своей фантазией. Все это правда! Но все это не может, прежде всего, привести к тому, чтобы сверхчувственное духовное, находящееся за всем чувственным и материальным, достигло бы сознания человека. Почему же оно не достигает его сознания? Потому что вся эта деятельность, которую человек исполняет в отношении окружающего мира, не соответствует астральному телу человека, каким оно является ныне по своей собственной сущности. В то время, когда в древнейшем прошлом присущее человеку астральное тело видело кругом себя возникающими картины астральных восприятий, те картины радости и горя, симпатии и антипатии, тогда в наличии имелись внутренние импульсы, дававшие возникнуть в человеке тому, что образовывало органы. Эти последние были убиты тогда, когда человек стал способным дать всем извне приходящим влияниям притекать к нему. В настоящее время невозможно, чтобы из всех тех впечатлений, которые человек получает в течение дня, что–либо осталось в астральном теле, что для него «ковко» и пластично.

Процесс восприятия таков: в течение целого дня на вас воздействуют впечатления внешнего мира. Они через посредство физических чувств влияют на эфирное и астральное тела до тех пор, пока они не делаются осознанными нашим “Я”. В астральном теле выражаются влияния того, что воздействует на физическое тело. Когда получаются световые впечатления, их воспринимает глаз. Световое впечатление воздействует на эфирное и астральное тела, и “Я” осознает это впечатление. Также дело происходит с впечатлениями, производимыми на ухо и другие органы чувств. Поэтому вся дневная жизнь в течение целого дня воздействует на астральное тело, которое всегда деятельно под воздействием внешнего мира. Теперь, вечером, оно выделяется. Тут в нем нет сил сделать сознательными те впечатления, которые теперь находятся в его окружении. Древние силы отдаленнейшего прошлого были убиты при первом восприятии нынешнего чувственного мира. Ночью у него нет сил, потому что вся дневная жизнь не приспособлена к тому, чтобы оставить что–либо в астральном теле, что могло бы воздействовать на него формирующим образом. Все вещи, как вы их видите всюду кругом, воздействуют вплоть до астрального тела. Но эти воздействия не в состоянии создать такие образы (формы), которые могли бы развиться в астральные органы. Первым шагом посвящения должно быть дать человеку делать в течение дневной жизни что–то, дать разыграться в его душе чему–нибудь, что продолжает действовать, когда астральное тело ночью выделяется из физического и эфирного тел. Так что представьте себе — картинно выражаясь, — что человеку, пока он находится в полном сознании, предписывается, что он должен был бы делать, чему бы он должен был дать разыграться и что было бы выбрано так, так урегулировано, чтобы оно не переставало действовать по прошествии дня. Представьте себе это действие, как звук, продолжающий звучать, когда астральное тело выделено; тогда это продолжающееся звучание было бы теми силами, которые бы теперь воздействовали на астральное тело, так пластически обрабатывали бы его, как когда–то внешние силы работали над физическим телом. Это всегда было первым шагом посвящения — дать человеку что–либо делать в течение дня, что находит свой отзвук в ночной жизни. Все, что называли медитацией, концентрацией и остальные упражнения, которые человек предпринимал во время своей дневной жизни, это ни что другое, как отправления души, не умирающие в своих воздействиях, когда астральное тело выделяется, но которые продолжают звучать и теперь, ночью, превращаются в организующие силы в астральном теле.

Это называют очищением астрального тела, очищением от того, что не приспособлено к астральному телу. Это было первым шагом, который именовался также катарсисом, очищением. Это еще не была работа в сверхчувственных мирах; она состояла в упражнениях души, которым человек предавался в течение всего дня как тренировке души. Она состояла в усвоении некоторых жизненных форм, некоторых жизненных настроений, особого рода обращения с жизнью, так, чтобы это могло дать известный отголосок; и все это работало над астральным телом, пока оно не преобразовывалось, пока не развивались в нем органы. Когда человек достигал того, что эти органы как бы выкристаллизовывались из его астрального тела, тогда следующей задачей было то, чтобы все, что таким образом было организовано в астральном теле, отпечаталось бы в эфирном теле. Как шрифт какой–нибудь печати отпечатывается в сургуче, так все, что было организовано в астральном теле, должно было отпечататься в эфирном. Это отпечатывание является следующим этапом посвящения: это называли просветлением, ибо вследствие этого одновременно наступал значительный момент в посвящении. В окружении человека возникал духовный мир, тогда, как до этого его окружал чувственный мир. Этот этап одновременно характеризуется тем, что события внешнего духовного мира проявляются не так, как это делают физически–чувственные предметы, а в виде образов. На этой ступени просветления духовный мир проявляется сперва в образах; человек видит образы. Подумайте о том древнем посвященном, о котором я вчера сказал, что он видел групповую душу народа. Когда он достигал этой ступени, тогда он видел эту групповую душу сперва в образах. Вспомним, например, такого посвященного, каким был Иезекииль. Когда для него началось просветление, перед ним представали духовные сущности в виде народных, в виде групповых душ. Он чувствовал себя посреди них. Перед ним представали групповые души в виде четырех символических животных.

Таким образом, представал сперва духовный мир перед человеком в полных значения образах. Это было первой ступенью. Затем следовало дальнейшее вживание в эфирное тело. То, что сперва имелось в виде отпечатка, следовало как дальнейшее вживание в эфирное тело. Тут к образам начинает присоединяться то, что назвали музыкой сфер. Более высокий духовный мир воспринимается, как звук. Более высоко посвященный после того, как он благодаря просветлению воспринял духовный мир в образах, начинает духовно прислушиваться к тем звукам, которые может уловить духовное ухо. Затем достигают следующего преобразования эфирного тела и тогда, в еще более высокой сфере, перед нами возникает еще нечто другое. Вы +можете слышать звуки, когда вы, например, стоите здесь перед ширмой, за которой говорит какой–нибудь человек, которого вы не видите. Нечто подобное происходит в духовном мире. Сперва он проявляется нам в образах, потом он звучит над ними, и тогда как бы спадает последняя завеса, как если бы мы отодвинули ширму, за которой стоит и говорит человек. Мы видим самого этого человека, мы видим сам духовный мир, существа духовного мира. Сперва мы воспринимаем образы, затем звуки, затем существа и, наконец, жизнь этих существ. Ведь без этого то, что существует в виде образов в так называемом имагинативном мире, можно указать лишь приблизительно, пользуясь образами, взятыми из чувственного мира, как символами. О гармонии сфер можно дать только представление, употребляя сравнения с чувственной музыкой. Но что можно сравнить с существенным выражением на третьей ступени? С этим можно сравнить только то, что теперь составляет самое внутреннее человека, его действия в смысле божественной мировой воли. Если человек поступает согласно воле тех духовных существ, которые ведут вперед наш мир, тогда его внутреннее существо станет подобным этим существам, тогда он будет воспринимать в этой сфере. Все то, что в нем противится мировой эволюции, что тормозит прогресс мира, это он воспринимает как нечто, что должно быть выключено из этого мира, что должно отпасть, как последний покров.

Таким образом, человек сперва воспринимает мир образов как символическое выражение духовного мира, затем мир гармонии сфер как символическое выражение более высокой духовной сферы, затем мир духовных существ, о которых он в настоящее время может составить себе представление лишь тем, что будет сравнивать их с самым глубоко внутренним собственного своего существа, с тем, что в нем действует в смысле добрых сил или же в смысле злых духовных сил.

Эти этапы проходит посвящаемый, и они точно отражаются в Апокалипсисе Иоанна. Он исходит там из физического мира. То, что прежде всего можно сказать средствами физического мира, говорится в Семи Посланиях. То, что хотят делать в пределах физической культуры, что хотят сказать тем, которые действуют в физическом мире, это говорится им в Посланиях. Потому что то слово, которое выражается в Послании, это может оказать свое действие в пределах чувственного мира. Первый этап дает символы, которые должны быть отнесены к тому, что они выражают в духовном мире. После Семи Посланий следует мир Семи Печатей, мир образов первой ступени посвящения. Затем идет мир гармоний сфер, мир, воспринимаемый тем, кто может духовно слышать. Он изображается Семью Трубами. Следующий мир, в котором посвященный воспринимает существа, изображается тем, что появляется в виде существ на этой ступени и что сбрасывает Чаши тех сил, которые противостоят добрым. Противоположностью божественной любви является божественный Гнев. Истинный образ божественной любви, ведущий мир вперед, воспринимается в этой третьей сфере теми, которые сбросили для физического мира Семь Чаш Гнева.

Так посвящаемый постепенно возводится в сферы посвящения. В Семи Посланиях Апокалипсиса Иоанна выражено то, что принадлежит семи категориям физического мира; в Семи Печатях —  принадлежащее астрально–имагинативному миру; в Семи Трубах — то, что принадлежит деваканическому, высшему миру, и в Семи Чашах Гнева — то, что должно быть отброшено, если человек хочет взойти в высшее духовное, достижимое для нашего тела, поскольку это высшее духовное еще связано с нашим миром.

Сегодня мы хотели установить лишь внешнюю структуру того, чем является Апокалипсис Иоанна. Это немногие беглые черты, которые могли указать нам на то, что Апокалипсис является книгой посвящения.

Завтра мы постараемся сделать первые шаги для восполнения этого беглого эскиза.