Правильное духовное обучение указывает на некоторые качества, которые должен приобрести путем упражнений всякий, кто хочет найти путь в высшие миры. Это прежде всего господство души над течением ее мыслей, над ее волей и чувствами. Способ достижения этого господства путем упражнений имеет двоякую цель. С одной стороны, в душе должны быть настолько запечатлены твердость, стойкость и равновесие, чтобы она сохранила в себе эти качества и тогда, когда из нее родится второе «Я». С другой стороны, это второе «Я» должно быть наделено при рождении силой и внутренней твердостью.

Для мышления человека во всех областях необходима прежде всего объективность (Sachlichkeit). В физически-чувственном мире жизнь является для человеческого «Я» великим наставником такой объективности. Если бы душа позволила мыслям блуждать по произволу, то ей вскоре пришлось бы испытать поправку со стороны самой жизни, чтобы избежать конфликта с ней. Душа должна мыслить в соответствии с ходом жизненных фактов. Но когда человек отвращает свое внимание от чувственно-физического мира, то ему недостает принудительной поправки со стороны последнего. И если его мышление оказывается не в состоянии само производить эту поправку, то оно неизбежно впадает в беспочвенное блуждание. Поэтому мышление духовного ученика должно упражняться в том, чтобы самому давать себе направление и цель. Внутренняя твердость и способность неуклонно пребывать на одном предмете — вот что мышление должно воспитать в себе. Поэтому соответствующие «упражнения мышления» следует производить, прибегая не к отдаленным, сложным предметам, а к простым и близким. Кто заставит себя в течение месяцев по крайней мере по пять минут в день направлять свои мысли на какой-нибудь повседневный предмет (например, на булавку, карандаш и т. д.) и в течение этого времени будет устранять все мысли, не относящиеся к этому предмету, тот уже многое сделает в этом направлении. (Можно ежедневно размышлять над новым предметом или несколько дней придерживаться одного и того же). Даже тот, кто чувствует себя «мыслителем», не должен был бы пренебрегать указанным способом сделать себя «зрелым» для духовного обучения. Ибо если в течение некоторого времени направлять мысли на что-нибудь хорошо знакомое, то можно быть уверенным, что мыслишь в согласии с предметом. Кто спросит себя: из каких составных частей состоит карандаш? как их потом соединяют? когда были изобретены карандаши? и т. д. и т. д., тот в своих представлениях безусловно ближе придерживается действительности, чем тот, кто размышляет о происхождении человека или о том, что такое жизнь. Для подлинного представления о мире сатурнического, солнечного и лунного развития простыми упражнениями в мышлении мы учимся большему, чем с помощью сложных и ученых идей. Ибо важно прежде всего не то, о чем думать, а то, чтобы думать объективно — своей внутренней силой. Если на легко обозримом чувственно-физическом процессе выработать в себе привычку мыслить объективно, сообразно сущности вещей, то мышление приучается к желанию быть объективным и тогда, когда оно не чувствует себя во власти физически-чувственного мира и его законов. И тогда мы отучаемся давать мыслям витать без всякого отношения к предмету.

Душа должна стать властительницей как в мире мысли, так и в области воли. В физически-чувственном мире и здесь владычество принадлежит жизни. Она вызывает в человеке те или иные потребности, и воля чувствует побуждение удовлетворить эти потребности. Для высшего обучения человек должен приучиться строго повиноваться своим собственным велениям. Кто приучит себя к этому, тому все меньше и меньше будет приходить на ум желать несущественно го. Неудовлетворенность же и неустойчивость в волевой жизни проистекают из жажды таких вещей, об осуществлении которых мы не составили себе ясного понятия. Такая неудовлетворенность может привести в беспорядок всю душевную жизнь, когда из души должно родиться высшее «Я». Если человек в течение нескольких месяцев в определенное время дня будет приказывать себе: «В такое-то время ты сделаешь то-то», это будет хорошим упражнением. Тогда мы постепенно научимся так предписывать себе время выполнения и характер выполняемой вещи, что выполнение становится вполне возможным. Так поднимаемся над пагубным: «мне хочется этого; я хочу того-то», причем мы совершенно не думаем о выполнимости. Один великий человек влагает в уста прорицательницы слова: «Того люблю я, кто жаждет невозможного» (Гете, Фауст, II). И сам этот человек (Гете) говорит: «Жить в идее — это значит обращаться с невозможным, как если бы оно было возможно» (Гете, Изречения в прозе). Но такие изречения нельзя приводить как возражения против того, что было здесь изложено. Ибо требование, которое ставит Гете и его прорицательница (Манто), может выполнить только тот, кто сначала воспитал себя на желании возможного, чтобы потом своим сильным волением уметь обращаться с «невозможным» так, что оно его волением превращается в возможное.

Что касается мира чувств, то душа духовного ученика должна прийти к известной невозмутимости (Gelassenheit). Для этого необходимо, чтобы душа стала властительницей над выражением наслаждения и страдания, радости и горя. Как раз против усвоения этого качества может возникнуть немало предубеждений. Можно подумать, что человек станет тупым и безучастным к окружающему миру, если «не будет радоваться радостному и горевать над горестным». Но дело не в этом. Радостное должно радовать душу, печальное должно ее печалить. Но она должна достигнуть того, чтобы властвовать над выражением радости и горя, удовольствия и неудовольствия. Если мы будем стремиться к этому, то вскоре заметим, что становимся не тупее, а напротив, восприимчивее ко всему радостному и горестному вокруг, чем были прежде. Для того, чтобы усвоить себе качество, о котором здесь идет речь, необходимо, конечно, строгое внимание к себе в течение долгого времени. Надо следить за тем, чтобы уметь вполне переживать вместе с другими радость и горе, но при этом не терять себя и не позволять своим ощущениям принимать выражение, не зависящее от нашей воли. Нужно подавлять не законное горе, а невольные слезы; не отвращение к дурному поступку, а слепую ярость гнева; не внимание к опасности, а бесплодную «боязнь», и т. д. Только путем такого упражнения духовный ученик достигает в своей душе того покоя, который необходим, чтобы при рождении высшего «Я» душа не вела себя рядом с этим «Я» как своего рода двойник второй нездоровой жизни. Как раз по отношению к этим вещам не следует предаваться самообману. Многим людям может показаться, что они уже обладают в обыкновенной жизни известной ровностью характера и поэтому не нуждаются в таком упражнении. Но как раз таким людям оно вдвойне необходимо. Можно, например, быть вполне невозмутимым по отношению к вещам обычной жизни, а затем, при восхождении в высший мир, тем сильнее может сказаться неуравновешенность, которая до тех пор была подавлена. Следует безусловно признать, что для духовного обучения не так важно то, чем человек, по-видимому, обладал раньше, как то, чтобы он вполне закономерно упражнялся в необходимом для него. Как бы противоречиво ни звучало это положение, оно верно. Если даже жизнь и воспитала в человеке то или иное, — для духовного обучения важны только те качества, которые человек сам воспитал в себе. Если жизнь породила в человеке склонность к раздражению, то нужно отучиться от этого; если же жизнь породила равнодушие, то следует так встряхнуть себя путем самовоспитания, чтобы выражение души соответствовало получаемому впечатлению. Кто не может ни над чем смеяться, тот так же мало владеет своим смехом, как и тот, кто, не умея владеть собой, непрестанно готов смеяться.

Другим средством воспитания мышления и чувства является приобретение качества, которое можно назвать положительностью. Есть прекрасная легенда, повествующая о том, как однажды Иисус Христос с несколькими другими людьми проходил мимо мертвой собаки. Все отвернулись от некрасивого зрелища, а Иисус Христос заговорил о прекрасных зубах животного, любуясь ими. Можно упражняться в достижении по отношению к миру такого душевного строя, который отвечает духу этой легенды. Ошибочное, дурное, безобразное не должно мешать душе находить истинное, доброе и прекрасное везде, где оно существует. Не следует смешивать эту положительность с отсутствием критики, с произвольным закрыванием глаз на все дурное, ложное и ничтожное. Кто любуется «прекрасными зубами» разлагающегося животного, тот видит также и разлагающийся труп. Но этот труп не мешает ему видеть прекрасные зубы. Нельзя считать дурное хорошим, а ошибочное истинным; но можно достигнуть того, чтобы дурное не мешало видеть хорошее, а ошибочное — видеть истинное.

Мышление в связи с волей приобретет известную зрелость, если мы попытаемся сделать так, чтобы пережитое или испытанное нами никогда не отнимало у нас непредвзятой восприимчивости к новым переживаниям. Для духовного ученика должна потерять всякое значение мысль: «я этого еще никогда не слыхал, я этому не верю». В течение некоторого времени он должен неустанно стремиться при каждом случае узнавать от каждой вещи и от каждого существа что-нибудь новое. От каждого дуновения воздуха, от каждого древесного листа, от каждого лепета ребенка мы можем чему-нибудь научиться, если бываем готовы приложить к ним точку зрения, которой до тех пор не прилагали. Правда, в такой способности легко можно зайти слишком далеко. Так, например, в известном возрасте не следует оставлять без внимания приобретенных нами путем опыта знаний о вещах. О переживаемом в настоящем должно судить на основании опытов прошлого. Это ложится на одну чашку весов; на другую же у духовного ученика должна лечь готовность постоянно узнавать новое. И прежде всего — вера в возможность того, что новые переживания могут противоречить старым.

Было названо пять душевных качеств, которые при правильном обучении должен усвоить себе духовный ученик: господство над течением мыслей, господство над волевыми импульсами, невозмутимость по отношению к горю и радости, положительность в суждении о мире и непредвзятость в воззрении на жизнь. Кто в течение известного времени последовательно прилагал усилия к приобретению этих качеств, тому затем будет нужно еще привести эти качества в душе к гармоническому согласию. Чтобы вызвать эту гармонию, он должен будет упражняться в них, соединяя их одновременно по два, по три и т. д. в различных сочетаниях.

Описанные упражнения предписываются методами духовного обучения, ибо при основательном выполнении они не только вызывают в духовном ученике то, что было указано выше, как их непосредственный результат, но влекут за собой косвенно еще многое другое, что окажется нужным на пути к духовным мирам. Кто достаточно долго будет делать эти упражнения, тот натолкнется при этом на многие недостатки и ошибки своей душевной жизни и найдет как раз необходимые для себя средства, чтобы укрепить и утвердить в себе жизнь своего ума, чувства и характера. Конечно, ему понадобятся еще многие другие упражнения в зависимости от его способностей, темперамента и характера; но они выяснятся, когда в достаточной мере будут выполнены упомянутые выше. Можно будет даже заметить, что описанные упражнения мало-помалу повлекут за собой косвенно и то, чего сначала в них, по-видимому, не заключалось. Если у кого-нибудь, например, слишком мало доверия к себе, то после надлежащего времени он сможет заметить, что благодаря упражнениям у него появляется необходимое доверие к себе. То же самое относится и к другим душевным качествам. (Особые упражнения, более частного характера, можно найти в моей книге «Как достигнуть познания высших миров?»). Важно, что духовный ученик может развивать указанные способности до все более высоких степеней. Господство над мыслями и ощущениями он должен развить в себе настолько, чтобы душа получила власть устанавливать промежутки полного внутреннего покоя, когда человек удаляет от своего духа и сердца все, что приносит с собой повседневная внешняя жизнь в смысле счастья и горя, удовлетворений и огорчений и даже в смысле задач и требований. В такие промежутки в душу должно допускаться только то, что она решает допустить сама, находясь в состоянии погружения. Относительно этого легко может возникнуть предубеждение. Может зародиться мнение, что мы отчуждаемся от жизни и ее задач, если в известные промежутки дня сердцем и духом удаляемся из нее. Но в действительности это совершенно не так. Для того, кто описанным образом отдается периодам внутренней тишины и Мира, из них вырастает так много сил и крепости также и для задач внешней жизни, что он станет благодаря этому выполнять жизненные обязанности не только не хуже, но, наверное, даже лучше. Очень ценно, если человек в такие периоды совершенно отрешается от мыслей о своих личных делах, если он способен подняться к тому, что касается не только его, но человека вообще. Если он в состоянии наполнить свою душу сообщениями из высшего духовного мира, если они могут захватить интерес в такой же степени, как личные заботы или дела, то это будет особенно плодотворно для его души. Кто старается таким образом внести порядок в свою душевную жизнь, тот придет и к возможности самонаблюдения, которое с таким же спокойствием взирает на собственные дела, как если бы они были чужими. Умение взирать на свои собственные переживания, на свои радости и страдания как на принадлежащие другому человеку — это хорошая подготовка для духовного обучения. Можно постепенно достигнуть необходимой в этом отношении степени, если ежедневно, по окончании дневной работы, проводить перед своим духом картины дневных переживаний. Нужно в своих переживаниях увидеть в образе самого себя, то есть посмотреть на себя в своей дневной жизни как бы извне. Можно достигнуть известного навыка в таком самонаблюдении, если начать с представления отдельных отрезков дневной жизни. Тогда человек делается все искуснее и опытнее в таком обзоре прошлого, так что после более или менее долгого упражнения в этом он сможет выполнять весь обзор в короткий промежуток времени. Это обратное созерцание переживаний особенно значительно для духовного обучения тем, что в представлении оно освобождается от находящейся в ней привычки следовать в мышлении только за ходом внешних событий. Таким образом, здраво укрепляется представление. Поэтому хорошо также помимо своей дневной жизни представить себе и другое в обратном течении событий, например, содержание драмы, рассказа, последовательность звуков и т. д. Идеалом для духовного ученика все более будет становиться такое отношение к наступающим событиям жизни, при котором он будет встречать их приближение с внутренней уверенностью и душевным спокойствием и судить о них не на основании своего душевного строя, а по их собственному внутреннему значению и по их внутренней ценности. Имея перед собой этот идеал, он создаст себе тем самым душевную основу, чтобы быть в состоянии отдаваться вышеописанным погружениям в символические и другие мысли и ощущения.

Выполнение описанных здесь условий необходимо, так как сверхчувственное переживание созидается на той же почве, на которой мы стоим в обыкновенной душевной до вступления в сверхчувственный мир. Всякое сверхчувственное переживание находится в двоякой зависимости от той душевной исходной точки, на которой мы стоим перед этим вступлением. Кто не позаботится с самого начала положить в основу своего духовного обучения здоровую способность суждения, тот разовьет в себе такие сверхчувственные способности, которые будут неточно и неверно воспринимать духовный мир. Его органы духовного восприятия разовьются в известном отношении неправильно. И как в чувственном мире нельзя правильно видеть больным или имеющим какой-нибудь недостаток глазом, так нельзя правильно воспринимать и духовными органами, развившимися не на основе здоровой способности суждения. Кто исходит из аморального душевного строя, тот поднимается в духовные миры таким образом, что его духовное зрение бывает как бы оглушенным или затуманенным. Он находится по отношению к сверхчувственным мирам в положении человека, наблюдающего чувственный мир в состоянии оглушения. Но только последний не сможет прийти ни к каким значительным выводам, между тем как духовный наблюдатель и в этом состоянии оглушения оказывается все-таки более бодрствующим, чем человек в своем обычном сознании. Поэтому его сообщения бывают ошибочны по отношению к духовному миру.

Внутренняя прочность ступени имагинативного познания достигается тем, что описанные душевные погружения (медитации) получают опору в том, что можно назвать привычкой к «свободному от чувственности мышлению». Когда мы образуем какую-нибудь мысль на основании наблюдения в физически-чувственном мире, то эта мысль несвободна от чувственности. Но это не значит, что человек может образовывать только такие мысли. Человеческое мышление вовсе не должно непременно стать пустым и лишенным содержания, когда оно не наполнено чувственными наблюдениями. Самый верный и близкий путь для духовного ученика прийти к свободному от чувственности мышлению может заключаться в том, что он делает достоянием своего мышления сообщаемые ему духовной наукой факты высшего мира. Эти факты нельзя наблюдать физическими чувствами. И все-таки человек заметит, что он может понимать их, если только у него достаточно терпения и выдержки. Без духовного обучения нельзя производить исследований в высшем мире, нельзя самому делать в нем наблюдения, но понять все, что сообщают о нем исследователи, можно и без высшего обучения. И если кто-нибудь скажет: как могу я принять на веру то, что говорят духовные исследователи, раз я сам не могу этого видеть, то это совершенно лишено основания. Ибо вполне возможно на основании простого размышления составить себе твердое убеждение в истинности сообщенного. И если кто-нибудь не может прийти к такому убеждению путем размышления, то это происходит вовсе не от того, что невозможно «верить» в то, чего мы не видим, но единственно от того, что наше размышление еще недостаточно непредвзято, всеобъемлюще и основательно. Чтобы уяснить себе это, необходимо принять во внимание, что человеческое мышление, если только внутренне напрячь его с достаточной энергией, способно постичь гораздо большее, чем оно обычно предполагает. А именно, в мыслях заложена некая внутренняя сущность, стоящая в связи с сверхчувственным миром. Душа обыкновенно не сознает этой связи, ибо она привыкла воспитывать способность мышления только на чувственном мире. Поэтому она считает непонятным то, что ей сообщается о сверхчувственном мире. Но это понятно не только для мышления, воспитанного духовным обучением, но вообще для всякого мышления, которое сознает всю полноту своей силы и хочет пользоваться ею. Неустанно усваивая сообщения духовного исследования, мы приучаемся к такому мышлению, которое черпает свое содержание не из чувственных наблюдений. Мы знакомимся с тем, как внутри души одна мысль примыкает к другой, одна мысль ищет другую, даже и в том случае, когда такое сочетание мыслей не обусловлено силами чувственного наблюдения. При этом мы замечаем — и это существенно, — что мир мыслей обладает внутренней жизнью и что мы во время мышления находимся в области сверхчувственной живой силы. Мы говорим себе: во мне есть нечто, что образует организм мыслей; но ведь я сам образую единое с этим «нечто». Мы переживаем таким образом, отдаваясь свободному от чувственности мышлению, что есть нечто существенное, вливающееся в нашу внутреннюю жизнь подобно тому, как качества чувственных предметов вливают в нас через наши физические органы при чувственном наблюдении. Там в пространстве — так говорит наблюдатель чувственного мира — находится роза; она мне не чужда, ибо она возвещает мне о себе своим цветом и запахом. И нужна только некоторая свобода от предвзятости, чтобы затем, когда в нас работает свободное от чувственности мышление, сказать себе подобным же образом: то, что здесь возвещает мне о себе, есть нечто сущностное, связывающее во мне одну мысль с другою и образующее организм мыслей. Но есть различие в ощущениях между тем, что имеет в виду наблюдатель внешнего чувственного мира, и тем, что возвещает о себе, как нечто существенное, в свободном от чувственности мышлении. Первый наблюдатель чувствует себя по отношению к розе стоящим вне ее; тот же, кто отдается свободному от чувственности мышлению, чувствует возвещающее в нем о себе сущностное как бы внутри себя, он чувствует себя единым с ним. Кто более или менее сознательно склонен признать сущностным только то, что стоит перед ним как внешний предмет, у того, конечно, не может возникнуть чувства: нечто само по себе сущностное может возвестить мне о себе таким образом, что я буду слит с ним как бы воедино. Чтобы правильно усмотреть это, нужно быть в состоянии иметь следующее внутреннее переживание. Нужно научиться различать между теми сочетаниями мыслей, которые мы создаем по своей воле, и теми, которые мы переживаем в себе, когда приводим эту волю в себе к молчанию. В последнем случае можно сказать: я пребываю в себе в полной тишине; я не вызываю никаких сочетаний мыслей; я отдаюсь тому, что «мыслит во мне». Тогда есть полное основание сказать: во мне действует нечто само по себе сущностное, подобно тому как бывает основание сказать: на меня действует роза, когда я вижу определенный красный цвет и воспринимаю определенный запах. При этом нет никакого противоречия в том, что содержание наших мыслей мы все же черпаем из сообщений духовных исследователей. Правда, мысли бывают уже налицо, когда мы отдаемся им; но мы не можем их мыслить, если в каждом случае не воссоздаем их снова в душе. Дело именно в том, что духовный исследователь пробуждает в своем слушателе и читателе такие мысли, которые последний должен извлечь из себя, между тем как описывающий чувственную действительность указывает на нечто такое, что слушатель и читатель могут наблюдать в чувственном мире.

(Путь, ведущий через сообщения духовной науки к свободному от чувственности мышлению есть безусловно верный путь. Но существует еще и другой путь, который вернее и, главное, точнее, но зато для многих людей и труднее. Он изложен в моих книгах: «Теория познания Гетевского мировоззрения» и «Философия свободы». В этих сочинениях говорится о том, чего может достигнуть человеческая мысль путем работы, когда мышление отдается не впечатлениям физически-чувственного внешнего мира, а только самому себе. В человеке работает тогда чистое мышление, которое, как живая сама в себе сущность, не отдается исключительно воспоминаниям чувственного. При этом в названные сочинения не вошло ничего из сообщений самой духовной науки. И все-таки в них показано, что чистое, только в самом себе работающее мышление может прийти к знанию о мире, о жизни и о человеке. Эти сочинения занимают очень важную промежуточную ступень между познанием мира чувственного и мира духовного. Они предлагают то, чего может достигнуть мышление, когда оно поднимается над чувственным наблюдением, но еще избегает вступать на путь духовного исследования. Кто открывает всю свою душу воздействию этих сочинений, тот уже находится в духовном мире; только мир этот открывается ему как мир мыслей. Кто чувствует себя в состоянии испытать воздействие такой промежуточной ступени, тот идет верным, чистым путем; и он может, таким образом, развить в себе по отношению к высшему миру чувство, которое на все последующее время принесет ему самые прекрасные плоды).

Цель погружения (медитации) в вышеописанные символические представления и ощущения заключается, выражаясь точно, в образовании высших органов восприятия в астральном теле человека. Они сначала создаются из субстанции астрального тела. Эти новые органы наблюдения открывают новый мир, и в этом новом мире человек познает себя как новое «Я». От органов наблюдения чувственно-физического мира эти новые органы отличаются уже тем, что они суть деятельные органы. Если глаз и ухо относятся пассивно и дают свету или звуку действовать на себя, то об органах духовно-душевного восприятия можно сказать, что во время восприятия они находятся в непрерывной деятельности и что они как бы схватывают подлежащие им предметы и факты. Отсюда вытекает чувство, что духовно-душевное познание есть соединение с соответствующими фактами, есть «жизнь в них». Отдельные образующиеся духовно-душевные органы можно для сравнения назвать «цветками лотоса», соответственно форме, в которую они для ясновидящего сознания слагаются из субстанции астрального тела. (Разумеется, необходимо помнить, что это обозначение имеет такое же отношение к предмету, как выражение «легочные крылья», когда говорят о долях легкого). Совершенно определенным способом внутреннего погружения оказывается на астральное тело такое воздействие, что образует тот или иной духовно-душевный орган, тот или иной «цветок лотоса». После всего изложенного в этой книге было бы излишним подчеркивать, что эти органы наблюдения нельзя представлять как нечто такое, что, представленное в чувственном образе, дает отпечаток своей деятельности. Эти «органы» именно сверхчувственны и возникают в определенно образованной душевной деятельности; и они существуют лишь постольку и до тех пор, пока производится эта душевная деятельность. То, что воспринимается чувственным образом, отсутствует в этих органах человека, как какой-либо «туман» вокруг него, когда он мыслит. Кто стремится представлять сверхчувственное чувственным — впадает в недоразумения. И хотя приведенное замечание может показаться излишним, его необходимо отметить еще раз, — ибо постоянно вновь находятся последователи сверхчувственного, которые в своих представлениях стремятся лишь к чувственному; и так же постоянно находятся противники сверхчувственного познания, думающие, что исследователь духа говорит о «цветах лотоса» как о тонких чувственно-воспринимаемых образованиях. Всякая правильная медитация, имеющая целью имагинативное познание, оказывает воздействие на тот или иной орган. (В моей книге «Как достигнуть познания высших миров?» указаны отдельные методы медитаций и упражнений, которые действуют на тот или иной орган). Правильное обучение так распределяет отдельные упражнения духовного ученика и дает их в такой последовательности, что органы могут образовываться отдельно, совместно или один после другого. Для развития их требуется со стороны духовного ученика много терпения и выдержки. Для этого недостаточно той меры терпения, какою обладает человек в обычных жизненных условиях. Ибо это продолжается долго, иногда очень, очень долго, пока органы разовьются настолько, что духовный ученик сможет воспользоваться ими для восприятий в высшем мире. В это мгновение для него наступает то, что называется просветлением, в противоположность подготовлению или очищению, которое состоит в упражнениях для развития органов. (Здесь говорится об «очищении», так как посредством этих упражнений ученик в известной области внутренней жизни очищается от всего того, что вытекает только из мира чувственного наблюдения). Легко может произойти, что и до просветления в собственном смысле человека неоднократно посетят «мимолетные озарения» из высшего мира. Он должен принимать их с благодарностью. Уже они могут сделать его свидетелем духовного мира. Но он не должен смущаться, если этого и не произойдет во время его подготовки, которая, может быть, покажется ему слишком продолжительной. Кто способен вообще впадать в нетерпение «из-за того, что он еще ничего не видит», тот еще не выработал правильного отношения к высшему миру. Так говорит лишь тот, для кого упражнения, совершаемые при обучении, стали как бы самоцелью. Эти упражнения и являются в действительности работой над духовно-душевным, а именно — над нашим собственным астральным телом. И мы можем «чувствовать», даже когда еще «ничего не видим»: «я работаю духовно-душевно». Но если заранее составить себе определенное мнение о том, что, собственно, мы хотим «увидеть», то мы будем лишены этого чувств и не придадим тогда никакого значения тому, что в действительности весьма значительно. Нужно чутко прислушиваться ко всему, что мы переживаем во время упражнений и что таким коренным образом отличается от всех переживаний в чувственном мире. Тогда мы уже заметим, что работаем над своим астральным телом не как над безразличной субстанцией, но что в этом теле живет совершенно иной мир, о котором мы ничего не знаем в жизни внешних чувств. Высшие существа действуют на астральное тело подобно тому, как физически-чувственный внешний мир действует на тело физическое. И мы «наталкиваемся» на высшую жизнь в нашем астральном теле, если только не замыкаемся перед ней. Если кто-нибудь все снова и снова говорит себе: «я ничего не воспринимаю», то это бывает большей частью от того, что он вообразил себе, будто это восприятие должно выглядеть определенным образом; и так как он не видит того, о чем он вообразил себе, что должен видеть, он говорит: «я ничего не вижу».

Но кто усвоит себе правильное душевное отношение к выполнению упражнений, тот в этих упражнениях все больше будет находить нечто такое, что он любит ради него самого. И тогда он знает, что в силу самих этих упражнений он находится в духовно-душевном мире и ждет с терпением и покорностью того, что последует дальше. Это душевное расположение духовный ученик может лучше всего сознать в словах: «Я готов делать все, что мне надлежит делать в смысле упражнений, и я знаю, что в надлежащее время мне будет дано столько, сколько мне необходимо. Я не требую этого нетерпеливо, но всегда готов принять это», против этого нельзя возразить: «итак, духовный ученик должен бродить впотьмах в течение, быть может, неизмеримо долгого времени; ибо находится ли он в своей работе на верном пути, может обнаружиться ему лишь после того, как появится результат». Но это неверно, что только результат может привести к признанию правильности работы. Если ученик становится в правильное отношение к упражнениям, то, не дожидаясь результата, из того удовлетворения, которое дает ему сама работа, приходит к ясному сознанию, что он делает нечто правильное. Правильная работа в области духовного обучения связана с удовлетворением, которое есть не только удовлетворение, но и познание. А именно: я делаю нечто, о чем я знаю, что оно подвигает меня вперед в верном направлении. Каждый духовный ученик может в любое мгновение иметь такое познание, если только он с чутким вниманием отнесется к своим переживаниям. Если он не обратит внимания, то и не заметит этих переживаний, подобно погруженному в свои мысли пешеходу, который не видит деревьев по обеим сторонам пути, хотя увидел бы их, если бы обратил на них внимательный взор. Отнюдь не желательно ускорять наступление иного результата, чем тот, который обычно вытекает из упражнений. Ибо это легко может оказаться лишь самой малой долей того, что в действительности должно было бы наступить. В духовном развитии частичный успех бывает часто причиной сильного замедления в наступлении полного успеха. Движение в таких формах духовной жизни, которые соответствуют частичному успеху, притупляет к воздействию сил, ведущих к более высоким моментам развития. И тот успех, которого мы достигаем тем, что все-таки «заглянули» в духовный мир, есть только кажущийся; ибо такое «заглядывание» приводит не к истине, а лишь к обманчивым образам.

Духовно-душевные органы, цветки лотоса, образуются у человека, проходящего духовное обучение таким образом, что они представляются ясновидящему сознанию как бы вблизи определенных органов физического тела. Из числа этих душевных органов могут быть названы здесь: один, который находится в середине между бровей (так называемый двухлепестковый цветок лотоса), другой — в области гортани (шестнадцатилепестковый цветок лотоса), третий — в области сердца (двенадцатилепестковый цветок лотоса) и четвертый — в области подложечной ямки. Другие органы появляются вблизи других частей физического тела. (Можно пользоваться наименованием «двух» или «шестнадцатилепесткового цветка», так как эти органы допускают сравнение с цветками, наделенными соответствующим числом лепестков).

Цветки лотоса слагаются из астрального тела. Когда мы развили в себе тот или иной из них, то уже знаем тогда, что он у нас есть. Мы чувствуем, что можем пользоваться им и что при этом действительно вступаем в высший мир. Впечатление, которые мы получаем от этого мира, походит еще во многих отношениях на впечатления физически-чувственного. Человек, познающий имагинативно, может говорить о новом высшем мире, обозначая свои впечатления как ощущения тепла или холода, как восприятия звука или слова, как действия света или красок. Ибо он воспринимает их как таковые. Но он сознает, что эти восприятия выражают в имагинативном мире нечто иное, чем в мире чувственно-действительном. Он познает, что за ними стоят не физически-вещественные причины, а душевно-духовные. Когда он получает тепловое впечатление, он приписывает его, например, не куску горячего железа, а рассматривает его как вытекающее из душевного процесса и знакомое ему дотоле лишь в его душевной внутренней жизни. Он знает, что за имагинативными восприятиями стоят душевные и духовные процессы и события, подобно тому как за физическими восприятиями — вещественно-физические существа и факты. Но к этому сходству имагинативного и физического мира присоединяется и значительное различие. В физическом мире есть нечто, что в имагинативном мире проявляется совершенно иначе. В первом можно наблюдать непрерывное возникновение и преходящесть вещей, смену рождения и смерти. В имагинативном мире вместо этого явления происходит постоянное превращение одного в другое. В физическом мире мы видим, например, как отмирает растение. В имагинативном же мире по мере того, как растение увядает, видно возникновение другого образования, которое не воспринимается физически, но в которое постепенно превращается отмирающее растение. И когда растение исчезло, на его месте оказывается вполне развившееся образование. Рождение и смерть суть представления, теряющие в имагинативном мире свое значение. На их место становится понятие превращения одного в другое. Оттого, что это так, имагинативному познанию становятся доступными те истины о существе человека, которые были изложены в этой книге в главе «Сущность человечества». Физически-чувственному восприятию доступны только процессы физического тела. Они протекают в «области рождения и смерти». Другие члены человеческой природы: жизненное тело, тело ощущающее и «Я» — подчинены закону превращения и их восприятие раскрывается имагинативному познанию. Достигший этого познания воспринимает, как из физического тела как бы высвобождается то, что с умиранием продолжает жить в иной форме бытия.

Но развитие не останавливается на имагинативном мире. Человек, который захотел бы ограничиться им, хотя и воспринимал бы подверженных превращению существ, однако был бы не в состоянии истолковывать процессы превращения; он не мог бы ориентироваться во вновь обретенном мире. Имагинативный мир — не спокойная область. В нем всюду одно только движение и превращение; нигде нет точек покоя. Таких точек покоя человек достигает лишь тогда, когда он в своем развитии поднимается над ступенью имагинативного познания и приходит к тому, что в духовной науке может быть названо «познанием через инспирацию». Нет необходимости, чтобы ищущий познания сверхчувственного мира развивался непременно так, чтобы сначала усвоил в полной мере имагинативное познание и затем лишь вступил на путь к «инспирации». Его упражнения могут быть построены так, чтобы ведущее к имагинации шло наряду с ведущим к инспирации. Тогда спустя известное время он вступит в высший мир, в котором не только будет воспринимать, но сможет ориентироваться и который он сумеет истолковывать. Дальнейший шаг в развитии совершается обычно так, что перед духовным учеником предстают сначала некоторые явления имагинативного мира и затем, спустя некоторое время, у него возникает ощущение: теперь я начинаю уже ориентироваться. И все-таки мир инспирации есть нечто совершенно новое по сравнению с миром простой имагинации. Путем имагинации мы воспринимаем превращение одного процесса в другой; путем инспирации мы знакомимся со внутренними качествами самих преобразующихся существ. Через имагинацию мы познаем душевное проявление существ; через инспирацию мы проникаем в их духовную внутреннюю глубину. Мы познаем прежде всего множественность духовных существ и их взаимные отношения. С множественностью различных существ мы имеем дело и в физически-чувственном мире; в мире инспирации эта множественность носит, однако, иной характер. Там каждое существо находится в совершенно определенных отношениях к другим, не так, как в физическом мире — через внешнее воздействие на них, — а благодаря собственному внутреннему устройству. Когда мы воспринимаем какое-нибудь существо в мире инспирации, то видим не внешнее воздействие его на другое существо, — воздействие, которое можно было бы сравнить с действием одного физического существа на другое, а напротив, что отношение одного существа к другому определяется внутренним устройством обоих существ. Чтобы найти для этого отношения какое-нибудь сравнение в физическом мире, можно взять отношение отдельных звуков или букв слова друг к другу. Если мы возьмем слово «человек», то оно образуется гармоническим сочетанием звуков: ч-е-л-о-в-е-к. Между звуками, например, «ч» и «е» не происходит никакого столкновения или вообще какого-нибудь внешнего воздействия, но оба звука действуют совместно, и притом, в силу своего внутреннего устройства, в пределах целого. Поэтому наблюдение в мире инспирации можно сравнить только с чтением; и существа в этом мире действуют на наблюдателя как письмена, с которыми он должен ознакомится и взаимоотношения которых должны ему раскрыться как сверхчувственное письмо. Поэтому познание через инспирацию духовная наука может в виде сравнения назвать также «чтением сокровенного письма».

Как происходит чтение при помощи этого «сокровенного письма» и как можно сообщать прочитанное, можно уяснить себе из предыдущих глав самой этой книги. Сначала было описано существо человека, как оно строится из различных членов. Затем было показано, как мировое существо, на котором развивается человек, проходит через различные состояния: Сатурна, Солнца, Луны и Земли. Восприятия, путем которых можно познать с одной стороны различные члены человека, а с другой — последовательные состояния Земли и ее предыдущих превращений, раскрываются имагинативному познанию. Но далее нам необходимо было узнать, какие отношения существуют между состоянием Сатурна и физическим телом человека, состоянием Солнца и эфирным телом и т. д. Необходимо было показать, что зачаток физического тела человека возник уже во время состояния Сатурна и что затем, во время состояния Солнца, Луны и Земли он развился до своего теперешнего образа. Нужно было также указать, например, какие изменения произошли с человеческим существом благодаря тому, что Солнце некогда отделилось от Земли и что нечто подобное произошло с Луной. Далее нужно было сообщить, какие действовали силы для того, чтобы с человечеством могли произойти те изменения, которые выразились в превращениях, испытанных им в атлантическую эпоху и в последующие периоды: индийский, древнеперсидский, египетский и т. д. Описание этих соотношений является результатом не имагинативного восприятия, а познания через инспирацию, чтения сокровенного письма. Для этого «чтения» имагинативные восприятия служат как бы буквами или звуками. Но это «чтение» необходимо не только для таких разъяснений, как вышеприведенные. Самый ход жизни человека в его целом оказывается непонятным, если рассматривать его только при помощи имагинативного познания. Правда, можно было бы видеть, как со смертью из того, что остается в физическом мире, отделяются душевно-духовные члены; но нельзя понять, как относится все происходящее с человеком после смерти к предыдущим и последующим состояниям, если не уметь ориентироваться в имагинативно воспринятом. Без познания через инспирацию имагинативный мир был бы подобен письменам, на которые смотришь, но которых не можешь прочесть. Когда духовный ученик переходит от имагинации к инспирации, то ему очень скоро становится ясным, как неправильно было бы отказаться от понимания великих мировых явлений и ограничиться только фактами, которые касаются ближайших человеческих интересов. Кто не посвящен в эти вещи, тот мог бы, пожалуй, сказать: «Мне представляется важным узнать только о судьбе человеческой души после смерти; если кто-нибудь сообщит мне об этом, то мне этого достаточно; зачем духовная наука говорит мне о столь далеких вещах, как состояния Сатурна и Солнца, отделение Солнца от Луны и т. д.?» Но кто правильно ознакомится с этими вещами, тот убедится, что истинное знание о том, что он хочет узнать, никогда не может быть достигнуто без знакомства с тем, что кажется ему таким лишним. Описание состояний человека после смерти остается совершенно непонятным и не имеющим никакой цены, если человек не может связать их с понятиями, заимствованными из этих далеких областей. Уже простейшее наблюдение требует от ясновидящего знакомства с этими вещами. Когда, например, растение переходит от цветения к плодоношению, то человек, наблюдающий сверхчувственно, видит изменение в неком астральном существе, которое во время цветения осеняет растение сверху и окутывает его подобно облаку. Если бы оплодотворения не наступило, то это астральное существо приняло бы совершенно иной облик, чем тот, который оно принимает вследствие оплодотворения. Весь этот процесс, воспринятый ясновидящим наблюдением, можно понять только тогда, когда мы научились понимать его сущность в связи с тем великим мировым событием, которое совершилось с Землей и со всеми ее обитателями во время отделения Солнца. До оплодотворения растение находится в таком же положении, в каком была вся Земля до отделения Солнца. После оплодотворения цветок растения является таким, какой была Земля, когда Солнце отделилось, а лунные силы находились еще в ней. Если усвоить себе представления, которые можно извлечь из факта отделения Солнца, то процесс оплодотворения растения можно, в сущности, истолковать следующим образом: растение до оплодотворения находится в солнечном состоянии, а после него — в лунном. Дело в том, что даже самое малое событие в мире может быть понято только в том случае, если видеть в нем отображение великих мировых событий. Иначе его сущность остается столь же непонятной, как непонятна Мадонна Рафаэля тому, кто видит только маленькое синее пятнышко, в то время как все остальное закрыто. Все, что происходит с человеком, есть отображение всех великих мировых процессов, связанных с его бытием. Если мы хотим понять наблюдения сверхчувственного сознания над явлениями, протекающими между рождением и смертью и затем между смертью и новым рождением, то это возможно для нас, если мы приобретем способность истолковывать имагинативные наблюдения при помощи тех представлений, которые мы усвоили себе через рассмотрение великих мировых процессов. Это рассмотрение дает ключ к пониманию человеческой жизни. Поэтому в смысле духовной науки наблюдение над Сатурном, Солнцем и Луной и т. д. есть в то же время и наблюдение над человеком.

Через инспирацию мы достигаем познания отношений между существами высшего мира. Дальнейшая ступень познания делает возможным познание этих существ в их внутреннем мире. Эта ступень познания может быть названа интуитивным познанием. (Интуиция — слово, неправильно употребляемое в обыкновенной жизни для обозначения неясного, неопределенного уразумения какой-нибудь вещи, для внезапно пришедшей мысли, которая иногда совпадает с истиной, но правомерность которой первоначально бывает недоказуемой. То, что здесь имеется в виду, не имеет, конечно, ничего общего с такого рода «интуицией». Интуиция означает здесь такое познание, которое обладает самой высшей и светлой ясностью и о правомерности которого человек, владеющий им, имеет самое полное сознание). Познавать чувственное существо значит находиться вне его и судить о нем по внешнему впечатлению. Познавать духовное существо через интуицию значит совершенно слиться с ними воедино, соединиться с его внутренним миром. Духовный ученик постепенно восходит к такому познанию. Имагинация приводит его к тому, что он ощущает восприятия уже не как внешние качества существ, а познает в них излияния душевно-духовного; инспирация вводит его дальше во внутренний мир существ. Благодаря ей он учится понимать, чем бывают эти существа друг для друга; в интуиции он проникает в самих этих существ. Показать, какое значение имеет интуиция, можно опять-таки на сообщениях этой книги. В предыдущих главах говорилось не только о ходе развития Сатурна, Солнца, Луны и т. д., но было также сообщено, что в этом развитии участвовали самым различным образом духовные существа. Упоминалось о Престолах или Духах Воли, о Духах Мудрости, Духах Движения и т. д. В связи с развитием Земли говорилось о духах Люцифера и Аримана. Строение мира приводилось в связь с существами, которые принимали в нем участие. То, что можно знать об этих существах, приобретается интуитивным познанием. Но это последнее необходимо уже и для постижения хода жизни человека. То, что высвобождается после смерти из физической телесности человека, проходит в последующее время через различные состояния. Ближайшие состояния после смерти можно было бы еще до некоторой степени описать, пользуясь имагинативным познанием. Но то, что происходит затем, когда человек уходит дальше в глубь периода между смертью и новым рождением, должно было бы остаться совершенно непонятным для имагинации, если бы не присоединилась инспирация. Только инспирация в состоянии исследовать то, что может быть сказано о жизни человека после очищения в «стране духов». Но затем наступает нечто, для чего уже недостаточно инспирации, где она, так сказать, теряет нить понимания. Между смертью и новым рождением в человеческом развитии есть период, когда человеческое существо доступно только интуиции. Но эта часть человеческого существа всегда находится в человеке; и если мы хотим понять человека в его истинной внутренней глубине, то должны искать ее и в период между рождением и смертью путем интуиции. Кто захотел бы познать человека только с помощью средств имагинации и инспирации, от того ускользнули бы как раз те процессы его наивнутреннейшего существа, которые протекают в последовательном ряду воплощений. Поэтому только интуитивное познание делает возможным подлинное исследование перевоплощений и кармы. Все, что может быть сообщено как истина об этих процессах, должно проистекать из исследования при помощи интуитивного познания. И если человек хочет познать самого себя в своем внутреннем существе, то он может сделать это только через интуицию. Посредством интуиции он воспринимает в себе то, что переходит от перевоплощения к перевоплощению.

Познание через инспирацию и интуицию человек может приобрести также лишь путем духовно-душевных упражнений. Они похожи на те, которые были описаны как «внутреннее погружение» (медитация) для достижения имагинации. Но если в упражнениях, ведущих к имагинации, сохраняется связь с впечатлениями чувственно-физического мира, в упражнениях, ведущих к инспирации, эта связь все более отпадает. Чтобы уяснить себе происходящий здесь процесс, вспомним еще раз символический образ креста с розами. Когда мы погружаемся в него, то имеем перед собой образ, части которого заимствованы из впечатлений чувственного мира: черный цвет креста, розы и т. д. Но сочетание этих частей в кресте с розами не взято из чувственно-физического мира. Если духовный ученик попытается совершенно устранить из своего сознания черный крест, а также и красные розы как образы чувственно-действительных вещей и сохранить в душе только ту духовную деятельность, которая соединила воедино эти части, то у него появится средство к такой медитации, которая постепенно приведет его к инспирации. Пусть человек поставит себе в душе следующий вопрос: что сделал я внутренне, чтобы соединить крест и розы в символический образ? То, что я сделал (мой собственный душевный процесс), я удержу; самый же образ я устраню из сознания. Затем я постараюсь почувствовать в себе все, что сделала моя душа, чтобы вызвать образ, сам же образ я не буду представлять себе. Я буду жить теперь совершенно внутренне в своей собственной деятельности, создавшей образ. Итак, я погружаюсь не в образ, а в мою собственную душевную деятельность, порождающую образ. Такое погружение надо предпринять по отношению ко многим символическим образам. Это ведет тогда к познанию через инспирацию. Вот другой пример. Человек погружается в представление о возникающем и увядающем растении. Он вызывает в душе образ постепенно развивающегося растения, как оно прорастает из зерна, как оно раскрывает лист за листом, вплоть до цветка и плода. А затем — как начинается увядание, вплоть до полного разрушения. Через погружение в такой образ мы постепенно приходим к чувству возникновения и преходящести, для которого растение является только образом. Если неуклонно продолжать это упражнение, то из этого чувства впоследствии может развиться имагинация того превращения, которое лежит в основе физического возникновения и преходящести. Если мы хотим достичь соответствующей инспирации, то упражнение надо делать иначе. Нужно вернуться мысленно к своей душевной деятельности, которая из образа растения извлекла представление о возникновении и преходящести. Нужно совершенно устранить растение из сознания и погрузиться только в то, что мы сами внутренне сделали. Только через такие упражнения возможно подняться к инспирации. Сначала духовному ученику будет не так легко понять во всем объеме, как приступить к такому упражнению. Это происходит оттого, что человек, привыкший к тому, что его внутренняя жизнь определяется внешними впечатлениями, тотчас же впадает в неуверенность и совершенную неустойчивость, когда ему приходится развивать душевную жизнь, порвавшую всякую связь с внешними впечатлениями. Еще в большей степени, чем при достижении имагинации, духовный ученик должен уяснить себе относительно этих упражнений, ведущих к инспирации, что он может приступить к ним только при условии одновременного принятия всех мер, которые могут привести к устойчивости и к укреплению способности суждения, жизни чувства и характера. Если он примет эти меры, то результат этого будет двоякий. Во-первых, благодаря упражнениям он не утратит при сверхчувственном созерцании равновесия своей личности; во-вторых, он в то же время приобретет способность действительно выполнить все то, что требуют эти упражнения. О трудности этих упражнений можно говорить только до тех пор, пока мы еще не усвоили себе совершенно определенного душевного строя, совершенно определенных чувств и ощущений. Кто с терпением и выдержкой будет культивировать в душе внутренние качества, благоприятствующие взрастанию сверхчувственных познаний, тот сможет вскоре развить в себе понимание этих упражнений и способность производить их. Кто приучился чаще углубляться в самого себя не столько затем, чтобы копаться в своей душе, сколько для приведения в порядок и переработки в тиши добытого в жизни опыта, тот получит от этого большую пользу. Он увидит, что когда мы приводим один жизненный опыт в связь с другим, то мы обогащаем этим свои представления и чувства. Он заметит, в какой высокой степени узнаем мы новое не только благодаря притоку новых впечатлений и новых переживаний, но также и благодаря продолжающемуся в нас действию старых. И если он предоставит при этом своим переживаниям и даже своим установившимся мнениям свободно сталкиваться между собой, оставаясь сам со своими симпатиями и антипатиями, со своими личными интересами и чувствами как бы совсем в стороне, то он подготовит этим особенно хорошую почву для сверхчувственных познавательных сил. Он действительно разовьет то, что можно назвать богатой внутренней жизнью. Но что важно прежде всего, это — равномерное развитие и равновесие душевных качеств. Человек слишком легко бывает склонен впадать в односторонность, когда он отдается какой-нибудь одной душевной деятельности. Так, когда он заметит преимущество внутреннего размышления и пребывания в мире собственных представлений, то может получить к ним такую сильную склонность, что будет все более и более замыкаться от впечатлений внешнего мира. А это ведет к иссушению и оскуднению внутренней жизни. Наибольшего успеха достигнет тот, кто наряду со способностью углубляться внутрь себя сохранит также еще и открытую восприимчивость ко всем впечатлениям внешнего мира. И при этом не нужно иметь в виду одни только так называемые значительные впечатления жизни; каждый человек в каждом положении — будь то в четырех самых убогих стенах — может достаточно пережить, если у него будет надлежащая восприимчивость. Нет надобности искать переживания; они имеются всюду. Особенно важно также, как перерабатываются переживания в душе человека. Так, например, человек может убедиться, что уважаемое им или другими лицо обладает тем или иным качеством, которое приходится признать недостатком в характере. Такой опыт может дать ему повод к размышлению в двояком направлении. Он может сказать себе: теперь, после того как я узнал это, я не могу больше уважать это лицо, как прежде! Или же он может спросить себя: каким образом возможно, что уважаемое мною лицо обладает этим недостатком? Не могу ли я представить себе, что этот недостаток не есть только недостаток, но в то же время нечто такое, что обусловлено самой жизнью этого лица и, быть может, как раз его высокими качествами? Человек, который поставит себе эти вопросы, быть может, придет к выводу, что ему вовсе не надо умалять своего уважения благодаря замеченному недостатку. Благодаря такому выводу мы всякий раз учимся чему-нибудь, обогащаем чем-нибудь свое понимание жизни. Но было бы, конечно, плохо, если бы хорошая сторона такого воззрения на жизнь соблазнила кого-нибудь извинять решительно все у людей и вещей, пользующихся его расположением, или же склонила бы его к привычке оставлять без внимания все достойное порицания, потому что это полезно для его внутреннего развития. Этой пользы не получается, когда человек по собственному побуждению бывает склонен не только порицать недостатки, но и понимать их; польза для внутреннего развития бывает только тогда, когда такое отношение вызывается самими условиями данного случая, независимо от того, выигрывает или теряет лицо, которое произносит суждение. Совершенно верно, что научиться можно не через осуждение недостатка, а только через понимание его. Но кто ради понимания решится во что бы то ни стало отказываться от порицания, тот тоже не уйдет далеко. Здесь дело сводится также не к односторонности в том или другом направлении, а к равномерности и равновесию душевных сил. И это касается особенно одного душевного качества, которое имеет огромное значение для развития человека — того, что называется чувством благоговейного почитания. Кто воспитал в себе это чувство или кто уже обладает им как счастливым природным даром, у того хорошая почва для развития сверхчувственных познавательных сил. Кто в детстве своем или в юности мог взирать с восторженным преклонением на некоторых людей, как на высокий идеал, у того в глубине души заложено нечто, в чем особенно хорошо могут произрастать сверхчувственные познания, И кто впоследствии, обладая уже зрелым суждением, поднимает взор к звездному небу и в восхищении и в полном забвении самого себя ощущает откровение высших сил, тот тем самым делает себя зрелым для познания сверхчувственных миров. То же самое относится и к человеку, который способен преклоняться перед силами, господствующими в человеческой жизни. И не менее важно, чтобы мы и зрелыми людьми могли еще испытывать в самой высокой степени чувство почитания лица, о достоинстве которых мы догадываемся или знаем. Только там, где имеется такое почитание, могут открываться взору высшие миры. Кто неспособен к почитанию, тот отнюдь не уйдет далеко и в своем познании. Кто не хочет ничего признавать в мире, перед тем закрывается сущность вещей. Однако кто чувством почитания и отдачи себя совершенно убивает в себе здоровое самосознание и доверие к себе, тот грешит против закона равномерности и равновесия. Пусть духовный ученик неуклонно работает над собой, чтобы делаться все более и более зрелым; но тогда он будет вправе питать доверие и к собственной личности и верить, что ее силы будут все более возрастать. Кто придет в этом смысле в самом себе к правильным ощущениям, тот скажет себе: во мне таятся силы, и я могу извлечь их из моей внутренней глубины. Поэтому если я вижу что-то, что я должен почитать, так как оно стоит выше меня, то мне не надо ограничиваться одним только почитанием, но я могу питать уверенность, что разовью в себе все то, что сделает и меня подобным тому или иному почитаемому мною человеку.

Чем больше обладает человек способностью направлять внимание на некоторые явления жизни, о которых он не составил себе еще предварительного суждения, тем больше у него возможности создать себе основу для восхождения в высшие миры. Следующий пример сделает это для нас наглядным. Положим, что человек попадает в такое жизненное положение, когда он может совершить известный поступок или не совершить его. Его суждение говорит ему: сделай это. Но в его ощущениях есть что-то необъяснимое, что удерживает его от поступка. Может случиться, что человек не обратит внимания на это необъяснимое и просто совершит поступок, как подсказывает ему его суждение. Но может произойти и так, что человек уступит давлению этого необъяснимого и не совершит поступка. Если он проследит дальнейший ход событий, то может оказаться, что если бы он последовал своему суждению, то произошло бы несчастье, и что его отказ от поступка принес благие последствия. Такой опыт может сообщить мышлению человека совершенно определенное направление. Он может сказать себе: во мне живет нечто, ведущее меня вернее, чем та степень способности суждения, которою я обладаю в настоящее время. Я должен чутко прислушиваться к этому «чему-то во мне», до которого я еще совсем не дорос в своей способности суждения. Это действует в высшей степени благотворно на душу, когда она направляет свое внимание на такие случаи в жизни. Для нее становится тогда ясным как бы в виде здорового предчувствия, что в человеке заключено нечто большее, чем то, что он может пока обозреть при помощи своей способности суждения. Такое внимание ведет к расширению душевной жизни. Но и здесь можно опять впасть в опасную односторонность. Кто вздумает усвоить себе привычку постоянно отказываться от суждения, потому что «предчувствия» толкают его на то или иное, тот может сделаться игрушкой всевозможных неопределенных влечений. А от такой привычки недалеко и до полного отсутствия суждения и до суеверия. Для духовного ученика всякого рода суеверие бывает роковым. Человек приобретает возможность настоящим образом проникнуть в области духовной жизни только благодаря тому, что тщательно охраняет себя от суеверия, фантастики и мечтательности. Кто бывает рад, что ему случилось пережить какое-нибудь событие, которое «не может быть постигнуто человеческим разумением», о том нельзя сказать, что он правильным образом вступает в духовный мир. Пристрастие к «необъяснимому» уже, конечно, никого не сделает духовным учеником. Последний должен совершенно отвыкнуть от предрассудка, что «мистик это тот, кто предполагает в мире необъяснимое и неисследуемое» везде, где ему вздумается. Правильное чувство для духовного ученика состоит в том, чтобы признавать всюду сокрытые силы и существ, но также и предполагать, что неисследованное может быть исследовано, когда имеются на то силы.