В ходе этих лекций я должен буду сослаться на отдельные примеры, которые легче всего взять из поэтических произведений. Чтобы вы могли лучше понять, о чем здесь пойдет речь, будет сделана короткая рецитация таких стихотворений, которые иллюстрируют содержание лекции, подобно тому, как я иллюстрирую отдельные детали здесь на доске. Сегодняшнему первому докладу будет предшествовать рецитация юношеского стихотворения Гете, переработанной молодым Гете легенды о Вечном Жиде. Я прошу вас быть особенно внимательным к тому, что речь идет о произведении юного Гете. И я говорю это из психософского интереса. (Рецитация гетевского стихотворения*). 

ВЕЧНЫЙ ЖИД

Пожалуй, в полночь начал я,
Вскочив с кровати, как одержимый;
Никогда еще не была так одушевлена моя грудь,
Чтобы петь растерзанного человека,
Узрев его бесчисленные раны,
Которые, несмотря на детские издевательства мучителей,
В нашем непостижимом Боге
На все времена сошлись в единый пункт.
И даже не будь у меня дара
Хорошо отшлифованных легких рифм,
Я не упустил бы, однако, случая, —
Ибо таков стимул и, следовательно, долг.

В Иудее, священной стране,
Жил однажды сапожник, известный широко
Своей благочестивостью сердечной
В глухую, испорченную церковную эпоху.
Был он наполовину ессей, наполовину методист.
Геригутор, больше сепаратист.
Поскольку слишком многое возлагал он на крест и муки,
То был он довольно оригинален
И из оригинальности своей
Он уподобился другим дуракам.
Священники уже много лет
Были такими, какими они были всегда
И каковым станет каждый под конец,
Будучи поставлен на службу.
Но сапожник и ему подобные
Жаждали каждодневных чудес и знамений,
И чтобы кто–нибудь проповедовал бы за деньги
Так, словно его поставил Сам Дух,
Чтобы весьма глубокомысленно никли головы
Над больной душой.
Чтобы даже, на кафедре и алтаре
Не было никакого идола,
Чтобы богослужение шло так,
Словно одна вещь подобна другой,
Которая в ходе развития мира
Прочно установилась в возрасте.
«О горе великому Вавилону!
Господи, искорени их со своих земель.
Дай им упасть в болото
И затем, Господи, дай нам свой престол!»
Так пела хором кучка раболепствующих,
Раздувая духовный и телесный жар.
Глазея и скучая, хотели заняться этим в храме,
Но при этом было Прекрасное.
Оно приходило к каждому по очереди
И как брат шептало и говорило с братом,
Ибо в церкви первый и последний раз говорит тот,
Кто действует так круто, заключая и освобождая вас...
И кто грешен так же, как и вы,
Ах, и едва ли слишком умен!

Величайший человек всегда останется человеческим дитя,
Величайшие головы подобны другим головам,
Один заметит это, другие перевернут.
Они не хотят идти с другими земной тропой
На своих ногах, они идут на головах,
Почитая при этом то, что чтит каждый,
И то, что составляет общие места,
Считают высшей мудростью.

***

Священники кричат и вдаль, и вширь:
Грядет последняя эпоха;
Обратись, грешный род!
Еврей сказал: ничто не страшит меня,
Так долго слышал я о Страшном Дне.

***

О, друг, глупец есть человек, –
Мнит Бога он себе подобным.

***

Но есть и такие среди нас,
Кто Бога знал на самом деле,
Их впору вспомнить нам сейчас,
Но где ж они? — Увы, сгорели.

***

Отец воссел на Свой престол
И позвал Своего любимого Сына,
И сказал: взгляни на землю;
Не все на ней хорошо и прекрасно,
В крови твоей дружественное чувство к людям,
И ты охотно поможешь угнетенным.

***

Когда Сын сошел на землю
И ее, далекую, увидел вблизи,
Море и близкие, и дальние страны,
Его охватило воспоминание,
Которого давно не чувствовал Он:
Словно под Ним нечто происходит.

Он тихо стоял на горе,
На которой сначала
Друг сатана восстал пред Ним,
Указывая Ему на просторный мир
Во всей его красоте.
Он чувствовал в небесном полете
Земной атмосферы движение,
Чувствовал, что чистейшее счастье мира
Таит предчувствие горя.
Когда последний взгляд смерти
С холма скорбей обратил
И начал затем говорить:
Тысячу раз приветствую тебя, Земля!
Будьте благословенны вы все, Мои братья!
Впервые после трех тысяч лет
Сердце Мое излило себя.
И слезы восхищения текут из Моих печальных глаз.
О Мой род! Как Я хотел прийти к тебе.
И ты, обедневши сердцем и любовью,
Поднимешься ли ты ко Мне?
Я принес тебе страдание!
О мир, полный удивительной суматохи,
Исполненный духа порядка, несущего заблуждения.
Ты цепь наслаждений и мучений,
Теперь пришел к тебе Я второй раз;
Тогда Я сеял, теперь хочу жать!..

***

Он с удивлением озирается вокруг,
И Ему кажется, что глаза обманывают Его:
Мир представляется Ему таким,
Как если бы в этот час
Он был освещен ясным дневным светом,
И в этом свете дух затменья, старого мира господин
Предстал сиянием Солнца озаренным
И беззастенчиво спешит всем показать,
Что он здесь господин и управитель.

***

Где, — воззвал Спаситель, — тот Свет,
Который ярко вспыхивает от Моего Слова?
Увы, и Я не вижу нитей тех,
Которые так чисто выпрял Я на Небе.
Куда уклонились свидетели,
Верные Моей крови!
Ах, куда девался Дух, коего Я послал!
Горе ему, чувствую, все пропало!
Не пробирается ли с вечным голодом,
Со скрюченными руками,
С иссохшими чреслами
Алчность затаенная?
Удается ли беззаботная радость
Соседу с богатыми угодьями?
Не остановится ли в недрах
Драгоценная жизнь,
Не закроется ли князь со своими рабами
В мраморном дворце?
И не носят ли сами
В своих утробах заблудших овец?
Странными удовольствиями
Насыщается человеческое существо —
Переполняется тысячами сил питания.

***

Он был сыт теперь страной,
Где так много крестов,
И ради чистого креста и Христа
Забыл он ее и собственный крест.
– Он вступил в соседнюю землю,
Где представил себе хоругвью,
Но не мог убедиться в том,
Есть ли Бог в этой стране.
Об этом поведал ему Агнец Духовный
Что он вступил на высокий путь...**

В прошлом году на Генеральном собрании вы прослушали курс об «Антропософии». В этом году с подобной точки зрения последует ряд лекций под названием «Психософия». Затем позднее потребуется третья глава о «Пневматософии». Благодаря этому три серии лекций сочленяются в некий мост, проходящий сквозь три мира, в которых мы живем. Таким образом замыкается некий круг, так что мы окольным путем возвращается вновь к исходному пункту.

Психософия должна быть таким рассмотрением человеческой души, которое прежде всего исходит из того, что она сама может пережить здесь, в физическом мире, но которое затем поднимается к высоким областям, чтобы показать, что выступающая нам навстречу в физическом мире наблюдаемая жизнь выводит к перспективе высшей душевной жизни, где нас как бы встречает свет теософии. И мы на этих вечерах займемся множеством различных вопросов. Начнем с простых на первый взгляд вещей. Затем мы поднимемся выше и дадим на себя воздействовать всем тем явлениям душевной жизни, которые мы обозначаем как внимание, память, страсти, аффекты. Затем подойдем к областям истинного, доброго, прекрасного. Далее мы поговорим о тех явлениях, которые вносят в человеческую жизнь положительные или разрушительные последствия, из которых проистекают действительные причины серьезных заболеваний в душевной жизни нашей эпохи. Так подойдем к той сфере, где душевное внедряется в физическую жизнь, в повседневный труд. Мы будем изучать взаимоотношения между благом и несчастьем тела и формами жизни души. Мы поднимемся к высоким идеалам человеческого общества. Мы будем рассматривать явления повседневной жизни — как, например, возникает то, что сокращает нам время, и как это затем вновь воздействует на душевную жизнь и проявляется в многообразных сопряжениях. Далее рассмотрим примечательные последствия скуки и еще многое другое, а также укажем те явления, которые могут дать вспомогательные средства против плохой памяти, плохого мышления и т.п.

Вы все можете думать, что если душевная жизнь подвергается обстоятельному рассмотрению, то совершенно необходимо предусмотреть разграничение одних областей от других. Теософия ведь дает вам известные представления, чтобы привести душевную жизнь людей в отношение к другим областям. Зная о членении человеческой природы на тело, душу и дух, вы можете сказать, что душевная жизнь соприкасается, с одной стороны, с жизнью телесной, а с другой — с духовной жизнью. Так мы от антропософии поднимаемся к психософии, а во второй раз — от психософии к пневматософии.

Чем, однако, является эта душевная жизнь, если мы хотим рассматривать ее внутри обеих границ? И вот то, что мы обычно называем внешним миром, то, что мы видим вне и вокруг нас, мы не причисляем этого к нашей душевной жизни. Животное, растение, минерал, облака, реки, все то, что мы называем внешним миром, — безразлично, с чем мы при этом связываем представление, — мы не относим к душевной жизни всего того, что встречается на физическом плане.

Розу, если мы видим ее на физическом плане, к душевной жизни мы не причисляем. Но когда мы встречаем розу и она доставляет нам удовольствие или иное душевное движение, то этот факт мы относим к жизни души.

Когда мы встречаем какого–то человека, оглядываем его, создаем себе представление о его волосах, выражении лица и т.п., мы не относим этого к душевной жизни. Но если мы испытываем к нему интерес, если он вызовет в нас любовь или антипатию, то это будет душевное переживание.

Так мы характеризуем вещи, относящиеся к душевной жизни. Возьмем нечто иное. Положим, мы видим человека поступающим определенным образом; мы наблюдаем его деяния и встречаем нечто такое, о чем мы можем сказать: это хороший поступок, который подлежит одобрению с моральной точки зрения. Ибо в подобном поступке мы имеем нечто другое. Речь идет не просто о том, как возникает поступок, а также не о том, проистека­ет ли он из любви или ненависти: здесь имеется еще нечто помимо того, что мы характеризовали до сих пор. Когда мы называем некоторый поступок хорошим или плохим, то в этом присутствуют более высокие интересы. Так, если мы называем поступок хорошим, то мы знаем о том, что данное его качество вовсе не зависит от нашего суждения. Мы должны отделить нас самих от того, что есть хорошо или плохо. Но суждение «хорошо» или «плохо» должны все–таки блеснуть в нас, хотя и независимо от нас. Ничто во внешнем мире не скажет нам, что это деяние добро. Суждение о том, что поступок благ, должно войти в нас, но независимо от нас, от нашей любви или ненависти. Во всех таких переживаниях, которые происходят внутренне, но имеют значение независимо от внутреннего строя души, независимо от наших суждений, — в таких переживаниях говорит дух в человеческой душе. И мы можем сказать, представляя себе эти три случая из нашего внешнего мира: мы характеризуем отношение души к нему.

Во–первых, когда мы рассматриваем нечто как внешний мир (например, розу); во–вторых, когда мы в этом что–то внутренне переживаем (приятное впечатление); в–третьих, когда в нас восходит нечто независимое от нас самих: суждение.

Внешний мир должен возвещать о себе душе через телесное. Душевное переживание — это чисто внутреннее; но дух возвещает о себе опять–таки во внутреннем строе души. Таким образом, мы со всей строгостью и определенностью установили, что душевная жизнь колышется и волнуется во внутренних фактах. А теперь мы должны еще найти нечто такое, что также внутренне возвещает нам о характере душевной жизни.

До сего момента мы рассматривали душевную жизнь таким образом, как она ограничена извне. Но теперь мы хотим посмотреть, как она представляется с внутренней стороны при снятии всевозможных ограничений, когда исчезают сомнения в том, что мы имеем перед собой чисто душевное.

Нам надо воссоздать такое представление, которое характеризует чистую природу душевного таким образом, как оно изживается на физическом плане.

Что же составляет основную черту, основной характер чисто ду­шевного, чистого душевного переживания? Пусть это будет объ­яс­ненно двояким образом. Два представления могли бы мы связать с душевным переживанием человека, если мы точно говорим применительно к отношениям физического плана и если мы ука­зы­ваем на строгие границы внутренних явлений душевной жизни.

Внутренние явления душевной жизни указывают точно на границы, до которых простирается эта душевная жизнь, волнующаяся во внутреннем; для этого подходят характерные черты.

Моя ближайшая задача — охарактеризовать внутренние феномены душевной жизни. Имеются два представления для того, что репрезентирует душевную жизнь.

Не следует удивляться тому, что мы прибегнем сегодня к подборке представлений. Это поможет нам понять те явления, которые лежат рядом, ближе всего. Речь идет о таких указаниях, которые имеют чрезвычайную важность для душевной жизни, для здорового и больного.

Одно представление, благодаря которому мы подходим к характеристике чисто душевного, это процесс суждения. Суждение есть деятельность душевной жизни. Сумма других душевных переживаний исчерпывается тем, что можно назвать переживаниями любви и ненависти.

Правильно схваченные и понятые оба эти представления (суждение, любовь и ненависть) — это совокупность внутренней душевной жизни. Все остальное характеризует то нечто, что происходит уже из внешнего благодаря телесному или из внутреннего — через духовное. И мы увидим, как плодотворно (облекается) точное рассмотрение обеих душевных деятельностей. Все душевное есть либо вынесение суждения, либо жизнь в любви и ненависти. В принципе чисто душевное имеет место только в этих двух представлениях: суждения на одной стороне, любовь и ненависть на другой — вот те силы душевной жизни, которые принадлежат ей одной.

Если мы теперь захотим правильно понять обе основные силы души (суждения, с одной стороны, любви и ненависти — с другой), то мы должны сначала возыметь ясное представление о том, какое значение в душевной жизни имеет образование суждения, и какую роль в ней играют любовь и ненависть. Я говорю здесь не в аспекте логики, а о том, что охватывается внутренним душевным процессом суждения. Я говорю не о суждении, а о деятельности: судить.

Если вы расположены к внутреннему признанию: роза красная, то вы вынесли суждение, произошла деятельность суждения. Если вы внутренне расположены к тому, чтобы сказать: роза красная, колокольня высокая, человек добр, Сикстинская Мадонна хороша, то здесь имеют место деятельность душевной жизни, обозначаемая словом «суждение».

Так обстоит дело с любовью и ненавистью. Тот, кто хотя бы изредка обращает свой взор на внутреннее, тот найдет, что внешний мир не минует его таким образом, чтобы большая часть внешних явлений не затрагивала его души. Вы проезжаете через некий ландшафт; вы видите окутанную облаками горную вершину, и вашей душой овладевает восхищение. В основе этого лежит следующее: вы любите переживание этого ландшафта. То, что присутствует в восторге или отвращении при переживаниях, — это любовь и ненависть. И если также любовь или ненависть таятся в многочисленных душевных переживаниях, то это потому, что они обыгрываются в непрерывной череде и сопровождают нас с утра до вечера. Если мы встретим на улице кого–либо, кто совершил дурной поступок, который шокирует нас, то это скрытое переживание ненависти, которое дает знать себя также и в том случае, если мы, например, отвернемся от цветка вследствие его дурного запаха. Любовь и ненависть постоянно сопутствуют душевной жизни. Но так же сопутствует ей и процесс суждения.

Теперь можно еще более близко познакомиться с явлениями внутренней душевной жизни, если мы понаблюдаем нечто важное. А именно: каждое суждение (процесс) имеет в душевной жизни некоторое действие.

Это как раз и существенно в понимании душевной жизни. Если мы образуем суждение: эта роза красная, этот человек добр, — то мы продолжаем нести в своей душе последствия этого. Этот результат можно охарактеризовать так: когда мы выносим суждение, оно становится затем представлением: красная роза, добрый человек. Суждение: «Роза (есть) красная» становится представлением о красной розе. С этим представлением мы живем дальше как душевное существо. Каждое суждение вливается в общую совокупность. Роза — это одно, красная — другое, и они стремятся друг к другу и объединяются в представление «красная роза», которое мы уносим с собой в нашу дальнейшую жизнь. На рисунке — с одной стороны роза, с другой — красная, суждение сводит их в одно, и создается представление «красная роза».

Это может звучать слишком сухо, но это необходимо для понимания душевной жизни. Мы не можем продвинуться в точном постижении душевной жизни и ее высших уровней, если не поставим во всей ясности перед своей душой, как суждение своим острием направлено к представлению.

Но относительно переживания любви и ненависти мы не можем сказать: как они заостряются? Здесь мы должны спросить: откуда они приходят? Относительно суждения уместен вопрос: куда? Ответ таков: суждение заостряется к представлению.

Относительно любви и ненависти спрашивают: откуда? Мы всегда будем находить в душевном переживании нечто, откуда приходят любовь и ненависть, нечто такое, что как бы с некоей другой стороны вносится в душевную жизнь. Всякая любовь и ненависть, в конечном счете, сводятся к тому, что внутри душевной жизни мы называем желанием. Если мы на другой стороне жизни души расположим желание, то можем сказать: позади того, что в нашей душе выступает как любовь и ненависть, всегда стоит желание и излучается в нашу душевную жизнь. Так в одну сторону душевной жизни вливается желание, проявляющееся в любви и ненависти. На другой стороне деятельность суждения ведет к представлению.

Желание есть нечто такое, в чем вы легко можете распознать, что оно должно всегда рассматриваться так, как если бы оно поднималось из внутренней душевной жизни. Внешний повод желаний узнать нелегко, но вы знаете, что они погружаются в вашу душевную жизнь и в итоге появляются любовь и ненависть.

Но также можно сказать: в душе мы образуем суждение «Роза — красная». Но если суждение заостряется в некоторое представление, то это представление должно иметь внешнюю действенность. Суждение в душе; суждение обосновано из внутренней душевной жизни. Мы можем сказать: сначала в душе из неизвестных сегодня оснований поднимается желание и изживает себя в любви и ненависти. Точно так же душа из неведомых сегодня оснований побуждаема к тому, чтобы из источника собственного существа давать истекать суждению. И суждение, если оно в известном смысле совершенно, заостряется к представлению, действенному для внешнего мира.

Вам может показаться удивительным, что я столь многословен в объяснении таких элементарных понятий душевной жизни. Пожалуй, вы уже подумали, что такие вещи можно рассмотреть быстрее. Возможно. Но поскольку эти отношения в научной жизни не наблюдаются в широком объеме, то ошибки громоздятся друг на друга.

Здесь мы рассмотрим одно капитальное заблуждение, проистекающее из ложных предпосылок. Во многих книгах по психологии вы можете встретить следующее: если мы двигаем рукой или ногой, то это возможно благодаря тому, что в нашем организме имеются не только нервы, идущие от органов чувств к мозгу или позвоночнику и доставляющие туда сведения, но всюду дело представляется так, как если бы этим нервам противостояли другие нервы, которые в противоположность нервам ощущения и восприятия называют нервами движения. Итак, если я вижу предмет, то известия органов чувств сначала направляются к мозгу и вызывают в нем некое раздражение, которое изливается в нерв, идущий к мускулу, и затем следует импульс к движению. С точки зрения духовной науки дело представляется иначе. То, что здесь называется двигательным нервом, это как физическое образование действительно имеет место, но служит оно не для того, чтобы вызывать движения, а только чтобы движения воспринимать и контролировать их, чтобы иметь сознание собственного движения. Так же, как глазной нерв, посредством которого вы воспринимаете внешний процесс, есть нерв ощущения, так же и ваш мускульный нерв, идущий к руке, — это нерв ощущения, служащий для контроля движения вашей руки.

Эта ошибка научного мышления о так называемых двигательных нервах есть капитальное заблуждение, играющее роковую роль для всей физиологии и психологии.

 Ведь речь здесь идет о том, чтобы со всей ясностью понять, какую роль играют оба элемента души — суждение и любовь и ненависть. Значение их столь велико, что вся душевная жизнь протекает, собственно, в разнообразных комбинациях этих элементов. Однако мы не будем иметь правильное понимание этой душевной жизни, пока не примем к сведению того, что, не будучи чисто душевным, имеется на ее границе. Припомним сначала то, что в повседневной жизни выступает, так сказать, на каждом шагу, на чем строится наша повседневная душевная жизнь: чувственные ощущения. Существуют разнообразные переживания, приходящие через ухо, глаз, язык, нос и т.п. Все это, что мы переживаем своими органами чувств, мы принимаем в душу, и там это продолжает жить дальше. Если мы примем это во внимание, то фактически мы можем говорить о том, что здесь мы подходим нашей душой к определенной границе, а именно — границе наших органов чувств. Мы как бы выставляем часовых на границе нашей душевной жизни, и то, что сообщают эти часовые об окружающем мире, мы воспринимаем в нашу душевную жизнь и несем это дальше. Как ведет себя в душе то, что мы пережили благодаря органам чувств? Что представляет собой внутри душевной жизни то, что мы переживаем через ухо — как тон, через глаз — как цвет, через нос — как запах?

Рассмотрение этих чувственных переживаний обычно происходит совершенно односторонним образом, так что остается неясным, что происходящее на границе душевной жизни составлено из двух факторов, из двух элементов. Один элемент есть именно то, что мы непосредственно переживаем во внешнем мире. Это — восприятие. Оно имеет тон, цвет, запах и т.д., то есть впечатление тона, впечатление цвета лишь до тех пор, пока оно находится вместе с внешним предметом. Впечатление, взаимодействие внешнего и внутреннего прекращается тотчас, как только мы отворачиваемся, закрываем глаза и т. д.

Что этим доказывается? Ведь если факт мгновенного восприятия сопоставим с тем фактом, что вы затем нечто знаете (вы знаете тон, цвет и т.д.) о внешнем мире, то это доказывает, что вы уносите с собой нечто о переживании внешнего мира, даже если переживание уже прекратилось. Что происходит при этом? Нечто, разыгрывающееся полностью в вашей душевной жизни, что принадлежит вашей душевной жизни и должно разыгрываться во внутреннем, так как вы несете это с собой. Если бы это прина­д­лежало внешнему миру, вы не несли бы это с собой. Цветовое впечатление, восприятие цветового впечатления вы можете нести далее с собой лишь в том случае, если оно образовано во внутреннем души.

То, что произошло как чувственное восприятие, отличается от того, что вы несете дальше в своей душе, что вы отрываете от внешнего мира. То, что вы переживаете в вещах, мы можем назвать восприятием, а то, что вы несете дальше в своей душе, — ощущением.

Если мы хотим установить нечто в качестве основы наших последующих рассмотрений, то нам надлежит строго различать: чувственное восприятие и то, что мы берем с собой, — ощущение. Восприятие цвета прекращается, как только мы отвернемся, а ощущение цвета мы несем дальше.

Не нужно делать столь строгих различий в повседневной жизни, но для этих четырех лекций они весьма уместны.

Теперь мы со своей душой следуем дальше и несем с собой ощущения. Эти ощущения, получаемые нами от внешних предметов, составляют ли они некоторый новый элемент душевной жизни наряду с суждением и феноменом любви и ненависти, которые мы охарактеризовали выше как исключительную принадлежность душевной жизни? Если бы это действительно имело место, то я не назвал бы нечто, что было бы также внутренним переживанием, именно ощущением.

Но это не так. Ощущения не являются особенным элементом душевной жизни.

Если вы ощущаете красный цвет, то красный цвет не составляет внутреннего душевного переживания, красным является предмет. Будь «красное» внутренним душевным переживанием, то вам ничего бы не дало все цветовое восприятие красного. Не из вашей душевной жизни произошло качество «красное». Из вашей душевной жизни происходит та деятельность, которую вы должны выполнить, чтобы унести с собой нечто от красного. Ваша деятельность, которую вы совершили, когда перед вами была роза, — это внутреннее переживание. Эта деятельность вашей внутренней души есть в действительности не что иное, как связывание воедино вышеупомянутых двух основных элементов душевной жизни.

Однако затем мы должны спросить себя: если истинно то, что я вам говорил о двух элементах душевной жизни (возникающих из желания, любви и ненависти и суждения, ведущего к представлению), то следовало бы и то в чувственном переживании, что я охарактеризовал как ощущение, связать с этими двумя элементами. Если мы имеем чувственное переживание, то в душе должны выступить любовь и ненависть и суждение. Подумайте: вы имеете чувственное переживание цвета. То, что происходит там, постарайтесь увидеть в точности.

Пусть вверху будет внешний мир, а внизу — душевный мир (см. рис.). Штрихами обозначена область души. Если на границе между душой и внешним миром некоторый предмет производит впечатление на чувственный орган и здесь разыгрывается, например, цветовое переживание, то, как результат, навстречу этому переживанию должно выступить из души представление, образованное посредством «любви и ненависти» и «суждения». Ничего иного не может истекать из души.

Но заметьте теперь одно важное различие, которое может возникнуть между суждением и суждением, между желанием и желанием. Например, в то время как вы сидите и грезите в ожидании на железнодорожном вокзале, в вашей душевной жизни всплывает представление о некоем неприятном факте, пережитом вами. И наряду с этим фактом всплывает еще нечто иное, а именно все то, что с вами с тех пор произошло благодаря этому факту. Так вы можете ощутить, как оба эти представления вновь соединяются в более интенсивное представление об этом неприятном событии. И в то время, когда это разыгрывается, во внешнем мире ничего не происходит. Совершается суждение, которое полностью остается внутри душевного переживания. Но также и любовь, и ненависть восходят в душевной жизни. Они как бы вчленяются в представление. Если вы таким образом мечтательно сидите, то из вашего окружения нельзя ничего заметить. Все ваше окружение не имеет для этого никакого значения. И все же нечто происходит. Происходит представление из любви, ненависти и суждения без какого бы то ни было участия внешнего мира.

Это нечто иное, чем если бы мы противостояли чувственному переживанию. Если мы исполним такой внутренний факт, если мы даем всплыть суждению, вызываем любовь и ненависть, то мы пребываем внутри моря душевной жизни. Но если всплывает чувственное переживание, то мы должны ступить на границу внешнего мира. Это подобно тому, как если бы поток вашей душевной жизни сдерживался непосредственно внешним миром.

Там, где речь идет о чувственном переживании, мы задерживаемся преградой внешнего мира. Желание, любовь и ненависть плещутся вместе до этой границы, куда притекает также способность суждения, и оба (течения) останавливаются здесь. Вследствие этого суждение и желание должны тихо держаться у этого препятствия. Они присутствуют там, но душа их не воспринимает. И в притекании к границе и торможении образуется чувственное ощущение. Итак, чувственное ощущение есть не что иное, как остающиеся бессознательными феномены любви, ненависти и суждения, которые заторможены и удержаны извне.

Так вы можете сказать: в море душевной жизни субстанционально душевно волнуется то, что можно обозначить любовью и ненавистью. Это становится заметным различным образом.
Если суждение заостряется внутри самой душевной жизни, то душа наблюдает деятельность суждения как представление.

Если вы, однако, обратите эту деятельность по направлению к внешнему миру, то душа должна стоять тихо, сделать остановку на границе внешнего мира, и душа воспринимает внешний мир: восприятие (см. рис.).

Поскольку слияние потоков не идет вплоть до внешнего мира, а только в его направлении, не достигая его, — то возникает ощущение.

Но если душевная деятельность направляется к внешнему миру, а душа тихо стоит, прежде чем внешний мир будет достигнут, то возникает ощущение. Ощущение — это слияние желания и суждения внутри душевной жизни.

Если мы примем во внимание повседневный объем душевной жизни, то в большинстве случаев ваши внутренние переживания взяты из чувственных переживаний. Вы можете убедиться в этом посредством внутреннего самонаблюдения. И если вы захотите составить более высокие представления, то должны заметить, что вам также и во внутренней душевной жизни становится хорошо, когда то, что не является чувственным, вы пытаетесь представить образно, одеть это в вещи, которые также несут цветовые и звуковые ощущения. Сам язык мог бы нас научить тому, в каком широком объеме из души возникает потребность выражать высокое таким образом, чтобы оно прорисовывалось в чувственных ощущениях. Чувственно–наглядная символизация, как правило, является необходимостью. Обыкновенно люди не имеют об этом понятия, ибо образность в символизации очень теневая и туманная.

Попытайтесь однажды представить себе нечто бесчувственное, например, треугольник, без всякой окраски, без всякого сопутствующего чувственного ощущения, и вы увидите, как это трудно. Большинство людей вообще не в состоянии сделать это. Только через чувственную символизацию становится возможным прийти к высоким представлениям. Уже язык поддерживает символизацию. Заметьте себе только, как при каждом удобном случае язык принуждают к чувственной образности. Я говорил: чувственное изображение треугольника должно быть связано с представлением о треугольнике. Что за неуклюжее это представление — «связывать»! В самом слове заложена предпосылка к постоянной символизации. Таким образом, в самом широком объеме душевная жизнь состоит из того, что получается из ощущения.

Только одно–единственное представление имеет человек, которое именно таково, что оно всегда выступает среди внутренних душевных переживаний, но он не может установить его (представление) непосредственно среди внешних чувственных переживаний, хотя и постоянно связывает его с ними. Это — представление “Я”. Если мы примем во внимание чисто душевный факт, то можем сказать: человек большей частью живет в мире чувственных ощущений. Внутри этого мира поднимается и постоянно протискивается вперед представление “Я”. Но это “Я” не всегда присутствует там как представление. Ошибочно полагать, что представление “Я” присутствует там длительное время.

Представьте только, что было бы, если беспрестанно говорить себе: Я, Я, Я...! Нет, вы этого не делаете, но представляете нечто иное: красное, синее, звучащее, большое, маленькое и т.п. Но, несмотря на это, вы знаете, что в “Я” вы представляете себе нечто, “Я” всегда, при каждом чувственном переживании присутствовать должно! То, что мы называем душевным переживанием, в некотором смысле является также переживанием “Я”. Вы знаете, что вы всегда должны противопоставлять “Я” душевным переживаниям, желаниям и суждениям и т.д. Но хотя и принимает внешний мир большое участие в возбуждении представлений, но возникновение представления “Я” ни в коем случае не происходит путем прямого воздействия внешнего мира. Оно происходит не от внешнего мира. “Я”–ощущение, “Я”–представление выступают с теми чувственными представлениями, которые приходят из внешнего мира, но источник их не здесь. Они поднимаются из моря душевной жизни и как представление как бы присоединяются к другому представлению.

Из моря душевной жизни всплывают также и другие чувственные переживания, но только, — если к этому есть внешний повод. В этом факте имеется единственное различие “Я”–ощущения от ощущений, связанных с чувственным восприятием. Таким образом, мы стоим перед значительным фактом: в нашей душевной жизни выступает представление, которое присоединяется к представлениям, поступающим извне. Как можно это объяснить?

Среди наших современных философов и психологов есть и такие, которые, находясь вне антропософского движения, отмечают важную роль “Я”–представления. Но примечательно то, что их добросовестные размышления все–таки бьют мимо цели. Вы можете найти у Бергсона веское указание на отличительные особенности “Я”–представления. Отсюда этот философ заключает о том, что “Я”–представление означает нечто пребывающее или, по крайней мере, указывает на нечто пребывающее. И это обосновывается следующим образом: “Я” отличается от всех других чувственных и духовных переживаний благодаря тому, что оно вступает в другие переживания и представления и сообщает им их настоящий облик. Оно при этом должно быть пребывающим.

Но здесь лежит нечто роковое. И тот факт, который должен быть противопоставлен этому, имеет прямо–таки роковое значение для выводов Бергсона. Положим, “Я”–представление обнаруживает нечто такое, что имеется в самой душе. Тогда следовало бы думать: как обстоит дело с “Я” ночью во время сна. Ведь во сне “Я”–представление полностью утрачивается.

Все эти понятия о пребывании “Я” внутри представлений действуют только для бодрственной жизни. Они только каждое утро выступают снова. Если “Я”–представление должно было бы свидетельствовать о прочности “Я”, то оно должно было бы сохраняться и после засыпания. Поскольку “Я”–представление отсутствует ночью, отсюда можно заключить, что в его пребывании нет нужды и после смерти. Поэтому оно никогда не может свидетельствовать о прочности и бессмертии “Я”. Оно может обманывать, так как исчезает каждый день.

Так, с одной стороны, мы подчеркиваем особенность “Я”–представления — в том, что оно не нуждается во внешнем стимуле, — но с другой стороны, утверждаем, что оно ни в коей мере не может свидетельствовать о прочности “Я”, ибо утрачивается каждую ночь. Таким образом, мы выяснили для себя положение, на котором будем продолжать свои построения.

Мы видели, как из волнующегося моря душевной жизни выступают два элемента: суждение, которое подводит к представлению, и любовь и ненависть, проистекающие из желания. На границе душевной жизни происходит несознаваемое нами слияние желания и суждения. Далее всплывает, без всякого внешнего повода, “Я”–представление которое однако, не избегает участи всех иных представлений душевной жизни. Подобно тому, как появляется и исчезает тон или цвет, так же появляется и исчезает “Я”–представление. В каком отношении это “Я”–представление, этот душевный центр, находится к другим представлениям душевной жизни, к ощущению, желанию, суждению, любви и ненависти? К этому вопросу мы подойдем в следующих лекциях.

* Не следует забывать, что смысл — второе в языке, звук — первое, поэтому чтение перевода стихов не может воссоздать упоминаемого далее в тексте первоначального впечатления от рецитации. — Е.Х.
(К сожалению в этом переводе не очень понятен и смысл. — Прим. редактора.)

** Литературные качества перевода стихотворения Гете целиком оставляем на совести неизвестного переводчика. Издатель.