Ответ на статью о. Павла Хондзинского «Осторожно: Штайнер»

Многие родители и учителя, в том числе и православные, отдавшие своих детей в вальдорфские школы или преподающие в них, не могут понять, почему со стороны Церкви по от­ношению к вальдорфской педагогике существует непримиримо враждебная позиция. Им кажется, что стоит только объяснить тому или иному свя­щеннику, как хорошо их ребенку в школе, с каким уважением и серьезностью относятся в школе к отечественным традициям, прививают детям чувство благодарности и почитания к плодам че­ловеческого труда, праздникам, природе, культу­ре, то недоразумения прояснятся, все уладится, наступит мир или даже сотрудничество в общем деле здорового и духовно полноценного воспита­ния молодого поколения. Во многих городах, где существуют вальдорфские школы и детские сады, такие попытки проводились, но, к сожалению, без заметных результатов. В лучшем случае дело кончалось тем, что в школу приходила комиссия из Патриархии, опрашивали детей, проверяли тетради, проводили беседы с учителями и, после того как никакого криминала не было обнаружено, воцарялся «мир», похожий на перемирие во вре­мя военных действий. Так происходило в Рязани и Москве. В Екатеринбурге школу закрыли. В Во­ронеже православная общественность требует закрытия школы, а православные родители, дети которых учатся в этой школе, пишут письма в Епархию, желая объяснить истинное положение дел и защитить любимую детьми школу.

Важно понять позицию Православной Церкви по подобным вопросам. Для этого следует при­нять во внимание некоторые фундаментальные духовные установки, лежащие в основе суждений, подобных суждениям о Штейнере и вальдорфской педагогике. Эти установки связаны с историей Церкви, их зачастую трудно понять современному человеку, выросшему в иной традиции. Как извест­но, Православие — это не единственное христиан­ское вероисповедание. Существуют еще и другие крупные церкви: католическая и протестанская, а также множество более мелких групп¹. В чем же специфика Православия? Православие — и это ее основное отличие — это святоотеческое хри­стианство, христианство, одной из основных ценностей которого является хранение сокро­вищ Святоотеческого Предания. Что же такое «Святоотеческое Предание»?

Святоотеческое Предание— это, во-первых, опыт монахов-подвижников, главная суть кото­рого— постоянное бодрствование, «невидимая брань» с помыслами и искушениями, непрестан­ная молитва с целью «обожения», «стяжания Святого Духа Божия». Путь подвижничества — это нелегкий путь борьбы. На этом пути подвижник должен преодолеть опасности и соблазны, описание которых составляет значительную часть святоотеческой литературы. Помимо помыслов и страстей— существует целая психология помы­слов и классификация страстей — большую роль играет понятие ложной духовности — прелести. Поэтому подвижнический путь можно проходить только под строгим руководством опытного духов­ника, послушание которому— высшая заповедь монашествующему. Так как хранители чистоты и носители ответственности за Церковь— еписко­пы — все должны быть монахами, а остальные священники находятся у них в строгом духовном подчинении, то постепенно добродетели послуша­ние и смирение стали в Православии основными (напомним, что в Новом Завете основная доброде­тель — это любовь, в то время как послушание и смирение не играют первостепенной роли). Этот момент преобладания смирения и послушания в идеальном духовном строе личности являлся и является объектом критики Православия со стороны христианских конфессий, а также и со стороны не­религиозных мыслителей, ученых, политиков, фи­лософов, но для православного духовенства сама эта критика является свидетельством отпадения современного человека от истины.

Вторая важная часть Православной тради­ции — это Вселенские Соборы. Соборы проходи­ли в атмосфере борьбы со всевозможными ерети­ческими учениями, пытавшимися навязать Церкви свои односторонние взгляды. Отголоски этой борь­бы — например, арианские споры — еще и сего­дня для Церкви являются живыми и актуальными. Помимо этого, церковное учение складывалось в столкновениях и борьбе с язычеством, гности­цизмом, манихейством и иными «лжеучениями». Таким образом, понятие ложной духовности, ложных учений, борьбы со всевозможными иску­шениями и уклонениями стали неотъемлемой ча­стью самого учения и жизни церкви, ее предания. Невозможно понять св. Афанасия и его учения о Единосущей Троице без того, чтобы не вспомнить «богопротивного» Ария.

Очень важный момент, который непременно сле­дует учитывать, состоит в том, что Православие и православное духовенство ощущают духовную ответственность за судьбу Отечества, судьбу России. В последние годы в Россию хлынул поток всяческих «мод», начиная от рыночной экономики, почитающей обогащение высшей целью человека. Со святоотеческой точки зрения — это открытая пропаганда сребролюбия, одной из пагубных чело­веческих страстей. Далее, различные психологиче­ские группы, основанные на психоанализе и пропагандирующие «здоровую» сексуальную жизнь, с православной точки зрении суть не что иное, как открытая проповедь блуда. Различные «экстрасен­сы» и «энергетики», как с Запада, так и с Востока, ищут «контактов» с «энергиями», «духами» и проч. Все это, с православной точки зрения, — попытки собственными человеческими силами проникнуть в духовный мир, то есть искушение гордыней, кото­рое ведет к связям с темными духами — к одержимости бесами, для православного — совершенно реальными существами. Все эти экстрасенсы и маги различного рода— современные гностики и язычники.

Так как важнейшая задача Церкви — это пас­тырское служение, то она видит свой долг в том, чтобы вести паству к доброй пище, к подлинной ду­ховности, ко Христу, предупреждать об опасности. Все это нужно иметь в виду и научиться пони­мать тем людям, которые серьезно озабочены вопросом, поставленным в начале статьи, а именно: почему православные священники часто являются непримиримыми борцами с вальдорфской педагогикой.

Есть еще одна важная деталь, без которой кар­тина не будет полной. Дело в том, что, согласно православным воззрениям, бес, чтобы соблазнить человека, предлагает ему разные внешне кра­сивые предметы. Райский запретный плод был приятен на вид и сладок на вкус, иначе не было бы и соблазна. Поэтому если где-то происходит нечто на вид «хорошее» и Вас встречают «добрые тети и дяди с ласковыми лицами» (А.Кураев), то это всего лишь внешняя оболочка, витрина, за ко­торой скрывается подлинная, антихристианская сущность, подлинные «намерения», хотя возмож­ны и искренние заблуждения. Эта установка на разоблачение внешне красивого и привлекатель­ного является важной чертой современного пра­вославного взгляда на мир. А если сторонников вальдорфской педагогики не удается убедить в том, что они занимаются чем-то нехорошим по су­ти, то это является дополнительным свидетельст­вом того, что люди попали под духовное влияние, что это — секта, подобная многим тоталитарным сектам, получившим широкое распространение в последнее время. Такие люди — духовно боль­ны, за них нужно молиться, их нужно призывать к покаянию. Такова позиция Православной Церкви не только по отношению к вальдорфской педаго­гике, но и вообще к любого рода «духовности», приходящей к нам с Запада или Востока, носящей нецерковный характер. Итак, понятие внешней витрины и внутренней сущности очень важно для понимания православной позиции. Поэтому, если Вы приходите к священнику с искренним же­ланием объяснить, то он смотрит на Вас прежде всего как на духовно-больного человека, подпав­шего пагубному влиянию. Между ним и Вами стоит тысячелетняя мощная традиция, опыт гигантов духа— Отцов, перед которым отдельный совре­менный, слабый, немощный, блуждающий, мечу­щийся и страдающий человек— незначительная величина, которая не может претендовать на пра­во духовной самостоятельности, взрослости и способности к суждению. Для священника Вы прежде всего заблудшая овца, отбившаяся от стада.

Если учесть то состояние, в котором нахо­дится в настоящее время Россия, то нельзя не признать — хотя бы частично — правомерность такой позиции духовенства по отношению ко мно­гим явлениям жизни общества. Во всяком случае следует быть осторожным и не бросаться за пер­вой попавшейся модой, и прежде чем отдавать ребенка в какую-либо новомодную школу, надо основательно познакомиться с тем, в чем состоит специфика обучения, каковы цели, задачи, мето­ды обучения — короче, получить необходимую информацию.

Рудольф Штейнер, основатель вальдорфской педагогики и антропософии, которая лежит в ее основе, проходит в церковном сознании по вышеупомянутой линии экстрасенсов, колдунов, пантеи­стов и язычников. В Воронеже вальдорфских учи­телей обвинили в том, что они учат детей магии, покорению темных сил природы и т.д.

Такое мнение связано с тем, что антропософия на определенном этапе развития была связана с теософией, которая возникла и развивалась в туманно-мистической атмосфере духовных бро­жений начала XX века. Образ Р. Штейнера в об­щественном сознании прочно связался с именами Е.Блаватской и других, пытавшихся в конце XIX и начале XX века найти пути к обновлению духовной жизни на основе поиска «скрытой древней мудро­сти», лежащей, по мнению теософов, в основе всех религий. В действительности теософское движение было очень неоднородным и содержало самые разные элементы, в том числе и духовно нездоровые, хотя сведения о теософии, распро­страняемые в церковных кругах, сильно преувели­чивают ее темных характер. В конечном счете все сводится к тому, что Блаватская видела в фигуре Иисуса Христа всего лишь одного из Учителей че­ловечества, подобного Будде и Моисею, и не при­знавала Библии как Священного Писания по той причине, что Бог в ней описывается как карающий и мстящий («Око за око, зуб за зуб»), противопос­тавляя свою исключительность всему остальному миру. Такую точку зрения она делила со многими, в том числе и гностическими течениями, отвергав­шими Ветхий Завет по вышеназванной причине. Штейнер этой точки зрении Блаватской не разде­лял. С тех еще времен за антропософией и тянет­ся этот «теософский хвост», и на Штейнера смот­рят через теософско-мистические очки, хотя этот взгляд с современной исторической перспективы безнадежно устарел.

Я понимаю опасения о. Павла и считаю, что нужно испытывать и различать духов, как об этом писал апостол Иоанн Богослов. Но я совершенно не согласен с его позицией относительно валь­дорфской педагогики. Для того, чтобы различать, нужно сначала иметь достоверную информацию. Я хочу предоставить такую информацию, чтобы читатель мог сам составить свое суждение. Я де­лаю это как специалист, научно изучающий вальдорфскую педагогику более 15 лет, посетивший множество вальдорфских школ и детских садов в Европе и в России, наблюдавший конкретную работу этих школ и детских садов. В последние двадцать лет в связи с успешной практикой рабо­ты вальдорфских школ и обострением кризиса государственной школьной системы в ФРГ был проведен ряд исследований биографий бывших вальдорфских учеников, давший положительные результаты, и многие инновации, опробованные в вальдорфском движении, принимаются на воо­ружение в системе государственного образования Германии и других стран. Короче, это известная и признанная в мире педагогическая система с огромным практическим опытом, плоды которой можно наблюдать более семидесяти лет.

В статье о. Павла допущены некоторые ошиб­ки, которые необходимо исправить, и спорные положения, о которых следует упомянуть. Он пи­шет, что «в некоторых школах и детских садах начали преподавать вальдорфскую педагогику». Вальдорфскую педагогику преподают в высших или средних специальных учебных заведениях будущим вальдорфским педагогам. В программу обучения входит антропология, педагогическая антропология, антропология и психология детско­го развития, а также общая и частная дидактика и методика преподавания отдельных дисциплин. Программы этих предметов в Германии утвержде­ны и дипломы этих учебных заведений признают­ся государством. Кроме того, будущие учителя для развития творческих способностей занимаются искусствами: живописью, музыкой, пластицированием. Главная цель подготовки вальдорфского учителя и воспитателя детского сада — пробудить в них понимание природы ребенка и научить рабо­тать с детьми. Преподавать вальдорфскую педа­гогику в детских садах и школах просто не имеет никакого смысла.

Далее о. Павел утверждает, что Штейнер ставит бытие человека в один ряд с бытием жи­вотных. Он пишет «Животное не есть личность. Личностный способ существования свойственен только человеку, Образу и подобию Божию». Это ошибка. Штейнер еще в самом первом своем тру­де о «Теории познания мировоззрения Гете» пи­сал, что основной идеей человека, которую следу­ет удержать в науке, является идея личности. Он являлся убежденным сторонником и защитником персонализма — учения о личностном характере бытия человека — на протяжении всей жизни. Кни­га «Теософия», на которую ссылается и которую цитирует о. Павел, была написана в годы торжест­ва дарвиновской теории (1904—1906 гг). Штейнер посвятил дарвинизму несколько специальных трудов и массу статей и лекций. В «Теософии», дабы подчеркнуть качественное отличие челове­ка от животного, он говорит, что в животном мире каждый вид — уникален и отличается от других. В человеческом же мире уникален каждый отдель­ный человек, то есть каждый отдельный человек есть «целый животный вид» (в переносном смыс­ле). Эту мысль и цитирует о. Павел, как доказа­тельство того, что человек понимается Штейнером как животное. Но она была изложена Штейнером именно для тех, кто смотрел на человека только как на высшее животное, дабы подчеркнуть прин­ципиальное отличие человека, неповторимую ин­дивидуальность каждого.

О.Павел пишет, что «вальдорфская методика в основе своей религиозна, а не научна». Но что такое «вальдорфская методика» конкретно? Это, по сути, попытка обращаться в преподавании не только к голове, голому интеллекту и рассудку, но привлечь всего человека, развивать «и голову, и сердце, и руку», то есть чувства и волю учеников. Мышление— это лишь инструмент, орудие. Че­ловек с развитым мышлением, интеллектом, но недоразвитым сердцем, с несформированной волей сможет направить свой интеллект на эгои­стические, разрушительные цели. Задача педаго­гики — сформировать более глубокую основу, пре­жде всего нравственную основу для интеллекта и знания. Является ли это религией или наукой? Ско­рее это является просто настоящей педагогикой, обращением к веками существующим в культуре ценностям. Так, ведущей ценностью для всего преподавания в средней школе является обра­щение к идее Красоты мира. В наш безобразный век мы должны направить внимание детей на из­начальную красоту божьего мира — вот ведущая идея всего преподавания по Штейнеру в младшей и средней школе. Даже если человек является атеистом и материалистом, он не сможет не согла­ситься, что обращение к Красоте, к эстетической стороне мира способствует более глубокому фор­мированию личности человека, чем сообщение го­лой информации и научных фактов. Лишь только после того, как в детях заронилось это удивление и восхищение миром, на старшей ступени ученики приступают к собственно научному постижению мира, где на передний план выходит знание и по­иск истины. В дошкольном возрасте ведущий прин­цип — добро. Именно доброта воспринимается в этом возрасте как ведущая ценность, что и лежит в основе всей «вальдорфской методики» в детском саду. Таким образом, эти извечные человеческие ценности: добро, красота и истина — положены Штейнером в основу «вальдорфской методики». Очень жаль, что в современной науке эти начала не являются ведущими ценностями, но тем не менее именно на них основывается вся человече­ская жизнь.

Основанная на таких принципах, вальдорф­ская педагогика гораздо ближе православному мироощущению, чем, например, концепция раз­вивающего обучения В.В.Давыдова, основанная на принципах диалектического материализма и марксизма (о чем он постоянно и открыто говорил и писал), на развитии у самых маленьких детей так называемого «теоретического мышления». Природа и мир не являются для него предметом уважения и благоговения, но ареной преобразова­тельной человеческой деятельности для достиже­ния человеческих— может быть, эгоистических и даже разрушительных — целей в духе заветов Маркса, где философия должна не познавать, но перестраивать мир. К чему привели нас эти заве­ты, мы видим на экологической, социальной и эко­номической катастрофах нашего века. Почему же Церковь, на себе испытавшая в нашей стране все особенности такого рода преобразований в неко­ем «формирующем эксперименте», не выступает против введения в школы Давыдовских методик? Наверное они не такие опасные, так как там нет «духовности».

В статье о. Павла есть несколько спорных по­ложений, о которых важно упомянуть, так как они весьма характерны для позиции о. Павла и всех, думающих как он. Он пишет, что учение Штейне-ра нельзя назвать научным, так как в науке речь идет о том, что доступно для проверки любым человеком. «Духоиспытатель приходит к чело­веку с требованием, не верить должен ты тому, что я тебе говорю, а мыслить это», — цитирует о. Павел. В этих словах о. Павел видит попытку подмены: в действительности речь идет о том, что нужно просто верить тому, о чем говорит Штейнер. Здесь мы касаемся вопроса соотношения веры и знания, который решали поколения философов и богословов. Этот вопрос относится к «вечным вопросам» в том смысле, что его никогда не уда­стся окончательно разрешить. Поэтому я ограни­чусь лишь тем, что поясню мысль Штейнера. По своему основному образованию Штейнер был математиком и естественником, кроме того он был доктором философии и автором нескольких трудов по теории науки. Поэтому свое понятие нау­ки он прежде всего строит на основе математики и теории познания своего времени. Если мы хотим объяснить кому-нибудь теорему Пифагора, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипоте­нузы, то слушатель может поступить с этим сооб­щением по-разному. Например, он может говорить везде и всюду: «я верую и исповедую, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. Я верю этому потому, что Пифагор был святым че­ловеком и через него говорит сам Бог». Заметим, что человек, который будет «проповедовать» тео­рему Пифагора, не говорит ничего неверного. Но в его позиции отсутствует важный элемент — соб­ственное понимание. Штейнер же хотел именно последнего. Как же, однако, человек может придти к собственному пониманию? Только включив свое мышление, начав думать о теореме Пифагора. Таким образом, не в содержании знания, не в пред­мете видел Штейнер критерий научности и отличие ее от веры, но в определенной внутренней позиции. Заметим, что теория науки претерпела в XX веке значительное развитие, и понятие науки Штейнера, оставляющего содержание знания в стороне и ставившего акцент на определенно по­знавательной установке, в наше время является довольно современным. В вопросах веры невозмо­жен диалог. Один верит в одно, другой — в другое. По этой причине вера часто соседствует с фана­тизмом. Поэтому Штейнер постоянно подчеркивал значение логического мышления и математики в духовном развитии, дабы воспрепятствовать фанатизму и сектантству уже внутри антропософ­ского движения. Культивирование осознанного, точного мышления, важность которого постоянно подчеркивает Штейнер, никак не вяжется с «рас­качкой подсознания», о которой говорит в своей статье о. Павел.

Но математика и логическое мышление — это только один полюс познания. Другой полюс — это не­предвзятость по отношению к миру и жизни. Если я смотрю на мир сквозь очки какой-либо определен­ной теории, идеи или идеологии, то я вижу не всю полноту мира и жизни, но только то, что я хочу ви­деть, что позволяет мне видеть моя теория. (Попут­но заметим, что критика теории и теоретической ус­тановки в философии XX века — одна из основных тем). Поэтому Штейнер говорит, что человек должен быть всегда готов стать «пустым сосудом», в кото­рый вливается неизвестный доселе мир, то есть он должен — и это важное свойство каждого учителя — не переставать удивляться, восхищаться миром, на­ходить в нем все большую и большую глубину, пости­гать его загадочность. Чистое, начинающее как бы с нуля² восприятие и переживание мира — важный ис­точник постоянного обновления знаний. О. Павел пи­шет, что установка Штейнера быть пустым сосудом «несовместима с требованием Святых: о борьбе, постоянной борьбе с приходящими извне, из подсоз­нания помыслами. Быть воинами, всегда готовыми к «невидимой брани», а не «пустыми сосудами» учили нас Святые». Но Святые не занимались наукой и не занимались педагогикой! В монашестве важно одно, а в активной жизни в миру, в работе в науке или шко­ле — другое. Кроме того, пусть попробует о. Павел стать «пустым сосудом», то есть таким, в который не входят никакие «помыслы из подсознания» или из прошлого опыта, из прочитанных книг. Пусть он попробует, освободившись от своей православной теории, без предрассудков, чисто и непредвзято взглянуть на мир и жизнь, на ту же вальдорфскую пе­дагогику и людей, связанных с ней. Тогда он поймет, что это — нелегкая задача, требующая неустанного труда и усилий в борьбе с собственной предвзято­стью, с постоянно навязываемыми извне мнениями и установками, с предрассудками. Он поймет, что выработать свою точку зрения, свое, независимое суждение не менее трудно, чем тот духовный подвиг, которого требовали Святые.

Есть множество и других спорных моментов: совместимо или несовместимо учение о перевоплощении и карме с христианством и ответствен­ностью, в чем сущность «посвящения» и прочее. Все эти вопросы спорные, их трудно разрешить. Но дело в том, что их и не нужно разрешать! В вальдорфских школах перевоплощение и карму не преподают, и вальдорфский учитель не обязан верить в перевоплощение и карму или проходить через «посвящение». Вопрос поставлен в корне не­верно. Штейнер, как автор определенной методики и дидактики, не обязан быть христианином, как ими не были и многие другие выдающиеся деятели науки и педагогики, чей вклад в науку и педагогику мы, тем не менее, признаем. Мария Монтессори была глубоко верующей католичкой. Однако ее методику разделяют учителя, которые убеждены в правильности ее педагогических подходов и не имеют к католицизму никакого отношения. Гимна­зии, лицеи, идея классического образования вооб­ще — наследие языческой Греции, несовместимое с Православием. Святые Отцы осуждали музыку и театр. Церковь боролась с античной математикой, философией и наукой. Тем не менее, сейчас на каж­дом шагу можно встретить православные гимназии, в которых рассказывают детям греческую мифоло­гию, хотя все греческие боги, по православному верованию, суть бесы. Ньютон, Дарвин и Павлов были христианами, а создали самые материалисти­ческие системы! Ньютон отрицал Троицу и считал, что св. Афанасий Великий, который ввел в Символ Веры в борьбе с Арием идею Единосущия Троично­го Бога, никакой не святой, а фанат и обманщик, а вот Арий отстаивал истинные взгляды на Единого и Единственного Бога.³ Такая позиция для любого православного богослова — страшная ересь, почти богохульство. Так что же — отвергнуть ньютонов­скую физику на том основании, что Ньютон был еретиком? На этих примерах ясно видно, что веро­исповедание, богословие, наука и педагогика — это совершенно разные вещи, которые не следует сме­шивать.

Другой вопрос: если Штейнер был христиа­нином— как это утверждают его последовате­ли, — то как тогда он совмещал идею кармы и перевоплощения с христианством? И следующий вопрос, связанный с этим: какой вариант христиан­ства предлагает Штейнер, если в нем находится место идее перевоплощения и кармы, которые мы привыкли относить к индуизму и буддизму? Так поставленный вопрос переводит нас с позиций ра­зоблачения в позицию научного исследования уже в области самого богословия и может обогатить наше знание. Не исключено, что Штейнер сказал по этому поводу нечто интересное.⁴

Я не хочу затрагивать многих других спорных положений, высказанных в статье о. Павла. Для меня принципиально важным является положе­ние, что к любому явлению культурной и общест­венной жизни следует подходить основательно, то есть научно. Если я, не изучив предмет, будучи далеким от жизни церкви, полистав одну случайно попавшуюся мне в руки книгу, вынесу публичное суждение о сути церковной жизни и христианст­ва, то я, скорее всего, ошибусь и дам неверную картину. А ведь именно так строит свою критику о. Павел и большинство других церковных критиков вальдорфской педагогики. По его же собственным словам, он не был ни в одной вальдорфской шко­ле и вобщем о самой вальдорфской педагогике почти ничего не знает. Но педагогика, как и ре­лигия — это большая область знания, в которой также необходим свой профессионализм, как и в любой другой области.

В заключение мне хотелось бы добавить, что к «учениям, подобным штейнеровскому» (подразу­мевается, по всей вероятности, осужденное церковью учение Живой Этики Елены Рерих), вальдорфская педагогика и антропософия никакого отноше­ния не имеют, хотя их часто объединяют в одну группу. Р. Штейнер ничего не знал о Рерихах, а Рерихи считали Штейнера приверженцем темного христианского учения! Из-за христианства, кстати, Штейнер был исключен из Теософского Общества и подвергся со стороны последнего нападкам и клевете (А. Безант говорила, что Штейнер — уче­ник иезуитов).

Из всего вышесказанного следует, что родите­ли могут быть спокойны: никакого «вальдорфского посвящения»⁵ их детей в школе не ждет. Вся та проблематика, о которой говорит о. Павел и дру­гие церковные критики вальдорфской педагогики, не имеет никакого отношения к реальной валь­дорфской школе, к тому, что и как там преподают и как относятся к детям — а это то единственное, чем и является педагогика. Если у читателей есть вопросы по отношению к отдельным тонкостям штейнеровского учения и сути вальдорфского вос­питания, мы готовы дать всем интересующимся самую полную и компетентную информацию.

В. Загвоздкин

Примечания

1. Согласно статистике общее количество различных религиозных христианских групп превышает 10000.

2. Здесь важно иметь ввиду, что актуально это требова­ние никогда не может быть достигнуто, что также показано в философии XX века. Уже то, что мы смотрим в мир через оч­ки языка, т.е. идентифицируем предметы через язык, убеди­тельно показывает это. Поэтому речь в данном случае идет об установке или упражнении в непредвзятости, важность которого также подчеркивали многие философы, прежде всего феноменологи. 

3. См. книгу И.С.Дмитриева «Неизвестный Ньютон» Спб.1999, в которой подробно излагаются богословские воззрения великого физика и его работы, посвященные истории церкви и догматике.

4. Существует ряд исследовательских работ ученых-бо­гословов традиционной ориентации (католиков и протестан­тов), посвященных христологическим взглядам Штайнера.

5. Так называлась статья о. Павла Хондзинского.