Мы знаем, что в Евангелии от Марка, после охарактеризованного великого всемирно–исторического монолога, следует так называемое Воссияние в Свете, сцена Преображения. Для трех апостолов, которые были взяты на "Гору", на которой произошло Преображение, это было родом высшего посвящения. Они должны были в этот момент быть еще глубже введены в тайны, которые одни за другими передавались им для руководства и водительства человечества. Мы знаем, что эта сцена заключает в себе ряд тайн. Уже одно то указывает на то, что тут имеют дело с таинственным, что говорится о "Горе". "Гора", как таковая, всегда обозначает, если речь идет об оккультных вещах, что те, которые возводятся на гору, возводятся к некоторым тайнам бытия. В Евангелии от Марка мы это чувствуем особенно сильно по определенной причине, которая при верном чтении этого Евангелия бросается в глаза. Надо только верно читать Евангелие. Здесь надо указать на 3–ю главу от Марка от 7–го до 23, 24 стиха; надо только читать с ощущающим пониманием, и тогда нечто станет знаменательным. Уже часто упоминалось, что выражение "вести к горе", "возводить на гору" имеет оккультное значение. Но в названной главе мы имеем троякое, а не только возведение на гору. Мы слышим сперва (3,7): "... И Иисус пошел со Своими учениками назад, к морю" и т.д. Итак, нас сперва ведут к сцене у моря. Потом мы слышим (3,13): "... И Он восходит на гору и зовет к Себе тех, кто Ему был любезен".

А как третье мы слышим (3,20–21): "... И Он приходит домой. И снова собирается множество людей, так что они не могли даже вкусить хлеба. И когда Его родные это услыхали, они вышли, чтобы забрать Его, ибо, говорили они, — Он не в своем уме". Три места указано нам — на море, на гору и на дом. Как думают о "горе", что там всегда происходит нечто значительное в оккультном смысле, так это относится и к двум другим местам. Когда в оккультных писаниях говорится "быть приведенным к морю" или "быть приведенным домой" — так с этим всегда связано некое оккультное значение. Что так это мыслится и в Евангелиях, вы можете извлечь из одного определенного обстоятельства. Вспомните, что не только в Евангелии от Марка, но и в других Евангелиях особое откровение, особенное обнаружение связано как раз с "морем": так, когда ученики плывут в лодке через озеро и Христос является им; они же сперва принимают Его за призрак, но потом убеждаются, что Он приближается в действительности. И кроме этого можно проследить, что в Евангелиях часто идет речь о том или ином событии, которое происходит у моря или через море. На "горе" сначала избирает Он двенадцать апостолов, то есть Он вверяет им оккультное посланничество. Мы здесь имеем дело с оккультным воспитанием. На горе же происходит Преображение. "Дома" Его родные объявляют Его "не в своем уме". Так мы имеем третье — все эти три вещи огромного величайшего значения.

Если мы хотим понять, что в этой связи означает "у моря", то мы должны вспомнить о том, что мы часто разъясняли. Мы описывали, как нашему послеатлантическому периоду предшествовало атлантическое время, когда воздух еще был пронизан густыми массами тумана; так что люди тогда жили в иных, чем теперь, физических условиях, и их способность видения и сама их душевная жизнь была иная; ведь они обладали в атлантическое время древним ясновидением. Но это было связано с совсем иным, чем теперь, бытием физического тела, с нахождением в густых туманных массах. От всего этого у человечества осталось как бы некоторое наследие. Если чем–нибудь в послеатлантическое время кто–либо был введен в оккультные отношения, приближался к оккультным отношениям, как это имело место с учениками Христа, то он становился гораздо более чувствительным к окружающему, к условиям окружающей природы. Можно бы сказать: при том грубом отношении к природным условиям, каким оно является теперь у людей послеатлантического времени, они не очень замечают — плывут ли по морю, находятся ли у озера, поднимаются на гору или же оказываются у себя дома. То, как видят физические глаза, как мыслит рассудок, — это не слишком зависит от того, где находятся люди. Но когда начинается более тонкое видение, когда поднимаются к спиритуальным мировым взаимоотношениям, тогда обычное существо человека обнаруживает себя как грубое.

Если человек во времена, когда начинается ясновидческое сознание, едет по морю, где отношения совершенно иные, чем даже тогда, если он живет у берега, то ясновидческое сознание настроено совершенно по–иному и для иного, чем на равнине. Человеку, живущему среди равнины, необходимо применить самое большое напряжение, чтобы вообще вызвать ясновидческие способности. Море дает возможность легче вызвать ясновидческие способности, но только те, которые относятся к чему–то совершенно определенному — не ко всему. Опять–таки есть разница — действует ли ясновидческая способность среди равнины или подъема на гору. На высотах ясновидческое сенситивное состояние настроено иначе, чем среди равнины. И что обнаруживается в отношении того, к чему настроено ясновидческое сознание в море или в выси на горе — это есть совершенно отличное друг от друга. На море (это может иметь место также и в городе, но только при больших способностях; сказанное относится в особенности к тому, что приходит более или менее само по себе), на воде, в туманных массах ясновидческое сознание настроено в особенности к имагинациям, к ощущению всего имагинативного и к применению того, чего оно уже достигло. На горе, в разреженном воздухе, при другом соотношении кислорода и азота, ясновидящее сознание настроено больше к тому, чтобы переживать инспирации, давать возникнуть новому в ясновидческих способностях. Поэтому выражение "взойти на гору" мыслится не только символически, но условия гор благоприятствуют возможности развивать в себе новые оккультные способности. И выражение "идти к морю" мыслится не только символически, но оно именно потому выбрано, что вхождение в соприкосновение с морем способствует оккультному видению, благоприятствует применению оккультных способностей: а всего труднее оккультным способностям тогда, когда человек находится у себя дома — безразлично, один он там, или же со своими близкими. Если в отношении человека, который подольше жил у моря, сравнительно легко поверить (если все согласуется), что он имагинации, проникающие через покров телесности — если еще легче в отношении человека, который живет в горах, поверить, что он поднимается выше, то в отношении человека, живущего у себя дома, просто имеют чувство, что он — вне себя, что он не в своем уме. Не то, чтобы он не мог развить оккультные способности, но это не так соответствует окружению; это по отношению к его окружению не кажется таким естественным, как в других соответствующих случаях у моря или на горе. Поэтому имеет чрезвычайно глубокий смысл и взято вполне из природных оккультных условий то, что в Евангелии содержится в точности то, что было сейчас описано. Это содержится в Евангелиях в полном соответствии с оккультными фактами.

Так что мы всегда увидим следующее: применяются всегда вполне определенно подразумеваемые способности, как медлительные способности или способности ясновидения: и тогда можно говорить о способностях уже имеющихся, если речь идет о том, что некое событие перенесено на море. Поэтому Христос Иисус является Своим ученикам на озере. Только поэтому они участвуют в этом событии реально, что Он может экстериоризоваться, ученики видят Его, но они имеют Его перед собой не в физическом теле. Но так как разница места при таком переживании не имеет никакого значения, то Он есть одновременно "с ними" на озере. И поэтому же основанию, когда речь идет о дальнейшем развитии душевных способностей апостолов, говорится о "горе"; и поэтому же при избрании двенадцати, когда Он, так сказать, предназначает их души к принятию группового духа Илии, сказано о горе. И когда Христос хочет показаться во всем своем всемирно–историческом и космическом значении, опять говорится о горе. Преображение опять–таки имеет место на горе.

Теперь именно с этой точки зрения должны мы рассмотреть всю сцену Преображения. Оказываются пригодными быть введенными в более глубокие тайны Мистерии Голгофы трое из учеников — Петр, Иаков и Иоанн. И ясновидящим глазам, которые открылись у этих троих, явились преображенными – то есть в их спиритуальной сущности — Илия — с одной стороны, Моисей — с другой стороны; Сам Христос посреди них, но теперь — в образе (это передано в Евангелии имагинативно), в котором Он может быть познан в Его спиритуальном Существе. На это достаточно указано в Евангелии от Марка (9,3–4): "... И Он преобразился перед ними, и одеяние Его стало сияюще белым, таким светлым, как ни один белильщик на земле не может выбелить. И явились им Илия и Моисей, и они беседовали с Иисусом". После великого монолога Бога — беседа, беседа втроем. Какое чудесное драматическое развитие! Евангелия везде полны такими художественными нарастаниями; величественно скомпонованы эти Евангелия. После того, как мы внимали монологу Бога, следует беседа троих. И какая беседа! Прежде всего мы видим по сторонам Христа Иисуса Илию и Моисея. Что означено нам Илией и Моисеем?

Фигура Моисея вам достаточно знакома также и с той оккультной стороны, с которой мы часто ее освещали. Мы знаем, что всемирно–исторической мудростью был избран переход от древних времен ко времени Мистерии Голгофы окольным путем через Моисея. Мы знаем из рассмотрений Евангелия от Луки, что в том Иисусе, о котором особенно говорит Евангелие от Матфея, собственно в мальчике Иисусе надо видеть перевоплощенного Заратустру. Но знаем также, что этот Заратустра в отношении того, что было при нем и в нем, позаботился о том, чтобы это его позднейшее появление было подготовлено. Я часто упоминал о том, что эфирное тело Заратустры посредством особых оккультных процессов было им сложено с себя и потом перешло к Моисею, так что в Моисее действовали силы эфирного Заратустры. Так имеем мы, когда Илия и Моисей поставлены рядом с Христом Иисусом, в Моисее те силы, которые переводят от древних форм культуры к тому, что во Христе Иисусе и в Мистерии Голгофы должно было быть дано человечеству. Но тоже и в другой форме имеем мы в Моисее переходную фигуру. Мы знаем, что Моисей имел в себе не только эфирное тело Заратустры, благодаря которому он несет в себе мудрость Заратустры, которая может затем в нем проявиться. Но мы знаем, что Моисей был неким образом посвящен в тайны других народов. Особенную оценку посвящения усматриваем мы во встрече Моисея с мидианитским жрецом Петро; об этом сказано в Ветхом Завете. Мы уже говорили о том, что там ясно указано, как Моисей приходит к этому одинокому жрецу и узнает не только иудейские тайны посвящения, но также и тайны других народов, и вносит в свое существо, которое получило еще особенное усиление в том, что носило в себе эфирное тело Заратустры. Так, через Моисея пришли в еврейский народ тайны посвящения всего окружающего мира; так что он на низшей ступени подготовил то, что должно было произойти через Христа Иисуса. Это было одно течение, которое должно было привести к Мистерии Голгофы.

Второе было то, которое пришло от того, что более естественным образом жило в самом еврейском народе, как народе. Моисей был тот, кто к потоку, текущему через поколения от Авраама, Исаака и Иакова, дал присоединиться другому, что было в мире, насколько это было возможно в его время. Но при этом всегда должно было сохраняться то, что так тесно было связано с природой древнееврейского народа. Для чего был избран этот народ? Для того чтобы создать подготовку к тому времени, представление о котором мы попытались сделать наглядным для наших душ, говоря вчера о Греции и, в особенности, об Эмпедокле. Мы тем самым указали на то время, когда у людей исчезли древние способности ясновидения, когда они потеряли способность взирать в спиритуальный мир, и тогда появляется способность суждения, которая свойственна "Я". Привить этому "Я" то, что может быть привито этому "Я" из природного существа человека, через кровную организацию человека — для этого был избран древнееврейский народ. В этом народе должно было быть изжито все то, что может быть изжито через физическую организацию человеческого существа. С физической организацией человека связана интеллектуальность. Из физической организации древнееврейского народа должно было быть почерпнуто то, что могло питать те способности, которые связаны с интеллектуальностью. Другие народы давали, так сказать, светить в земную организацию тому, что приходило из посвящения — значит, извне. То, что могло подняться благодаря самой человеческой природе из кровных связей — это должно было подняться из кровных связей внутри древнееврейского народа. Поэтому так строго держались того, чтобы кровная связь была непрерывна, и чтобы каждый нес в себе способности, которые проистекают через кровь со времен Авраама, Исаака и Иакова. Эта кровь древнееврейского народа должна была сохраняться, притекая к соответственным органам, а это могло получиться только путем наследственности. Я уже указывал на то, что обозначено в Ветхом Завете принесением в жертву Исаака Авраамом и воспрепятствованием этому жертвоприношению: что этот народ был избран Божеством в дар человечеству, и что этим человечеству дан внешний физический сосуд для начала "Я". Что этот физический сосуд дан Божеством человечеству в древнем еврейском народе, обозначено тем, что Авраам готов принести своего сына в жертву. Но с Исааком Авраам пожертвовал бы той организацией, которая должна была дать физическую основу для интеллектуальности и с этим для начала "Я". Он получает его назад и вместе с этим — всю организацию обратно в дар от Бога. Грандиозна эта отдача Исаака обратно.

Таким образом, мы обозначили то, что как духовное течение выступает, с одной стороны, в сцене Преображения, имагинируясь в Моисее.

Все, что прямо через еврейский народ, как орудие, должно течь к деянию Мистерии Голгофы, — это имагинируется в Илии. Тут надежно приведено в связь то, как целостность Божественного откровения, живущего в еврейском народе, соединяется с тем, что совершается через Мистерию Голгофы. В 4–ой книге Моисея, в 25–ой главе, представлено, как Израиль был соблазнен на идолослужение, но был спасен одним человеком. Благодаря решительности одного человека происходит то, что израильтяне, люди древнееврейского народа, не были полностью вовлечены в идолослужение. Кто этот человек? Это — тот, о котором в 4–ой книге Моисея рассказывается, что он имел силу выступить перед древнееврейским народом, которому угрожала опасность подпасть влиянию окружающих народов и предаться идолослужению: он выступил за Бога, явленного через Моисея. Сильная душа! Это выступление за Бога обычно передается в немецком переводе словом "рвение", но это рвение мыслится не в том смысле, но означает просто — "с силой вмешаться". Там мы читаем у Моисея (4,25,10–12): "И Господь говорил с Моисеем и сказал: Финеас, сын Елеазара, сына Аарона–священника, отвратил гнев мой от детей Израиля, возревновав обо Мне, но Я не истребил детей Израиля в ревности Моей. Посему сказано: "Вот, Я дал ему Мой Завет мира". Так сказал Яхве Моисею. Мы имеем как раз в этом месте также и согласно древнееврейскому тайноучению нечто исключительно важное, и новое оккультное исследование подтверждает это. Мы знаем, что от Аарона ходит ряд тех, которые представляют высшее священство в ...... Израиле и в которых продолжает жить эссенция того, что было дано человечеству через еврейский народ. В том пункте мировой истории, на который там указывается, — указывается согласно древнееврейскому тайноучению и новейшему оккультному исследованию) ни на что меньшее, как на то, что Яхве сообщил Моисею, что Он в лице Финеаса, сына Елеазара, был сыном Аарона, то есть, в лице внука Аарона, который за Него выступил и который с Ним связан, передает еврейскому народу особенного священника. И это тайноучение и новейшее оккультное исследование гласят о том, что в теле Финеаса жила та же душа, которая позднее выступила в Илии. Так, мы имеем ведущую вперед линию, которую мы в некоторых пунктах уже наметили. Во внуке Аарона имеем мы душу, интересующую нас: там она действует в Финеасе. Потом мы имеем ее в Илии — Наботе, потом — в Иоанне Крестителе, и мы знаем, как она совершает свой дальнейший путь через эволюцию человечества. Эта душа является нам в имагинации по одну сторону, а по другую сторону — душа самого Моисея.

Так имеем мы при Преображении на горе перед собою то, что сливается там вместе. Сливается вместе спиритуальность всего земного развития: то, что через еврейскую кровь течет вверх в своей эссенции в левитстве, ибо это Финеас, сын Елеазара, внук Аарона стоит перед нами и стоит перед нами Моисей, а посередине стоит перед нами Свершитель Мистерии Голгофы. Как сливаются эти силы, как сливаются эти спиритуальные духовные течения — вот что должно было выступить в имагинативном познании перед тремя посвящаемыми учениками: Петром, Иаковом и Иоанном. И если вчера я пытался представить вам то, как призыв, который из Греции звучит в Палестину, и как призыв, который оттуда звучит обратно в ответ, то это было больше, чем "образное расписывание" фактов. Это должно было подготовить к великой всемирно–исторической беседе, которая действительно и произошла. Ученики Петр, Иаков и Иоанн должны были быть посвящены в то, что эти три души, явившиеся при Преображении, из которых одна принадлежит ветхозаветному народу, другая несет в себе то многое, что мы знаем о душе Моисея, в то время как третья связывает себя, как Космическое Божество с Землей, — совещались между собой. Это должны были узреть ученики. Мы знаем, что это не могло сразу войти в их сердца, что они не сразу поняли то, чему они внимают. Но так бывает со многим, что переживается на оккультном поприще: переживают имагинативно, но понимают и, может быть, поймут только в следующей инкарнации. Но понимают тем лучше, чем больше соответственное понимание приспособлено к тому, что сперва было ясновидчески воспринято. Однако мы можем чувствовать: вверху, на горе, три космические Силы, а внизу — трое, которые должны быть посвящены в великие космические тайны. Из всех этих вещей может для нашей души проистечь ощущение: как Евангелие, если мы верно понимаем его, если именно драматическому возрастанию художественной композиции Евангелия, которая везде есть выражение оккультных фактов, даем верно воздействовать на себя, — указывает на великий поворот, который наступил ко времени Мистерии Голгофы. Евангелие говорит, когда это может быть разъяснено оккультным исследованием, очень, очень отчетливым языком.

И дело в том, чтобы люди научились все больше и больше понимать, что в отношении отдельных пунктов Евангелия действительно надо всегда знать, о чем идет речь — что особенно важно в том или в другом месте. Тогда только попадут в точку, которая для той или другой притчи, для того или другого рассказа особенно важна. И это курьезно, что в отношении самых важных вещей в Евангелиях общепринятые теологические или философские объяснения всегда исходят, собственно, из той удивительной точки зрения, из которой исходили бы люди, которые ставили бы лошадь к повозке не так, как обычно их ставят, а наоборот, — что в просторечии называют — взнуздать лошадь с хвоста. Это имеет место у многих толкователей и комментаторов, но люди не замечают, в чем тут дело.

Так как для продолжения наших рассмотрений это очень важно, то мы сейчас же обратим внимание на одно место, которое вы находите в 14–ой главе Евангелия от Марка.

"И когда Он был в Вифании в доме Симона прокаженного, пришла одна женщина, когда Он сидел за столом; у нее был алебастровый флакон настоящего драгоценного нарда; разбила она этот флакон и излила нардовое масло Ему на голову. Но при этом присутствовали некоторые, которые между собой осуждали ее: к чему такая трата этого нарда? Его можно было продать более чем за 300 динариев и раздать бедным. И они бранили ее. Но Иисус сказал: "Оставьте ее; за что обвиняете вы ее? Она совершила доброе дело для Меня. Ибо бедных вы всегда имеете около себя, и можете благодарить их, когда захотите; Меня же не всегда имеете. Она сделала, что смогла; она заблаговременно помазала Мое тело для погребения, Истинно говорю вам: где во всем мире будет проповедано Евангелие, будет сказано также об ее деянии — в память о ней". (Марк, 14,3–9).

Это было бы правильно, если бы сказали, что в таком месте есть нечто примечательное. И большинство людей должно было бы честно сознаться, что они должны были бы симпатизировать тем, которые там бранятся, считая, что драгоценное благовонное масло тратится напрасно, что совершенно не нужно выливать его кому–то на голову. И большинство будет действительно думать, что было бы лучше продать нард за 300 динариев и раздать деньги бедным. И если они добросовестны, то они, пожалуй, найдут жестким со стороны Христа, что Он сказал: лучше дать ей сделать это, чем раздать 300 динариев бедным, продав нард. — Тогда нужно себе сказать: за этим что–то должно скрываться ..., если не хотят быть отпугнутыми всей этой историей. Евангелие делает даже несколько больше; оно даже невежливо в этом месте. Ибо, если находится много людей, которые себе признаются, что было бы лучше 300 динариев, которые можно было бы выручить за нард, раздать бедным, то Евангелие тут хочет сказать, что те, которые так думают, думают так же, как некоторые другие, потому что оно продолжает:

"Где во всем мире будет проповедано Евангелие, будет сказано также об ее деянии — в память ей. И Иуда Искариот, один из двенадцати, пошел к первосвященникам, чтобы предать Его им. Они же обрадовались, когда это услыхали и обещали дать ему денег. И он искал удобного случая, чтобы предать Его".

Потому что именно Иуда Искариот был особенно возмущен пролитием нарда! Те, которые питают отвращение к этому пролитию нарда, следуют примеру Иуды Искариота. Евангелие даже невежливо, ибо дает понять, что те люди, которые питают отвращение к этому пролитию нарда, суть такие же, как Иуда Искариот, который после этого пошел предать Господа за 30 сребреников; тем самым Евангелие хочет сказать: "Смотрите, каковы те люди, которые хотят продать нард за 300 динариев; ибо Иуда привязан к деньгам". Евангелие не должно быть никоим образом приукрашено, потому что приукрашивание препятствует его объективному верному разъяснению. Нужно найти ту точку зрения, из которой оно исходит! И мы найдем еще много примеров, которые нам покажут, что Евангелие придерживается даже того, чтобы во второстепенных пунктах иногда дать что–нибудь шокирующим образом, если тем самым можно выдвинуть главный пункт в особенно ясном свете.

В чем главное дело в этом случае? В том, что Евангелие хочет сказать: "Человек должен смотреть не только на чувственное; значение имеет не только то, что имеет цену в чувственном бытии; но человек должен прежде всего принимать в себя сверхчувственный мир, и важно обращать внимание также на то, что в чувственном бытии никакого значения не имеет. Тело Христа Иисуса, чье предписанное при погребении помазание благовонным нардом здесь было совершено этой женщиной заранее, не имеет никакого значения, став трупом. Для этого надо сделать нечто такое, что имеет значение и ценность по ту сторону чувственного бытия. Это надо было особенно сильно подчеркнуть. Поэтому было пущено в ход нечто такое, о чем даже естественное человеческое сознание думает, что этому можно положить самую высокую цену в чувственном бытии. А что у чувственного бытия иногда надо что–то отнять, чтобы это дать духу, дать тому, куда пойдет мыслящее "Я", когда освободится от тела, — для этого Евангелие выбирает особый пример. Оно выбирает пример, кажущийся прямо–таки неблагочестивым: что у бедных отнимается нечто, что дается духу, дается "Я", когда оно освободилось от тела. Евангелие не смотрит на то, чему придает цену земное бытие, но на то, что может войти в "Я" и опять из "Я". Это здесь показано особенно сильным образом. Поэтому оно и приведено в связь с Иудой Искариотом, который совершает предательство потому, что он чувствует свое сердце особенно тесно привязанным к чувственному бытию; поэтому он смешивается с теми, которых Евангелие здесь в мало вежливой форме выставляет как настоящих обывателей, — на что здесь указывается очень сильно. Иуде дело только до того, что имеет значение в чувственном бытии, как и тем, которые думают, что то, что можно получить за 300 динариев, имеет больше значения, чем то, что выходит за пределы чувственного бытия. Везде должно было быть указано не на второстепенное, а на главное. Евангелие будет признано повсюду, когда будет признано значение и ценность спиритуального. Там, где верно понимают спиритуальное, этот пример будет признан подходящим. Поэтому расточение нарда будет признаваться, как нечто, не имеющее значения, повсюду там, где будет признаваться ценность сверхчувственного для "Я".

Особенное место, где опять можно распознать то методически–художественное, под покровом которого Евангелие таит нечто из оккультных фактов эволюции человечества, — это следующее (оно опять–таки является своего рода крестом для толкователей):

"А на следующий день, когда они вышли из Вифании, Он проголодался. И Он увидел невдалеке фиговое дерево, которое имело листья, и подошел к нему, чтобы найти что–нибудь на нем, но не нашел ничего, кроме листьев, ибо это время было не для фиг. И Он заговорил и сказал этому дереву: "Больше никто никогда не должен вкусить от тебя плода". И ученики Его слушали это" (Марк, 11, 12–14).

Ну, разве не должен всякий по чести спросить: "Не странно ли, что в Евангелии говорится о некоем Боге, что Он разгневался на фиговое дерево, ищет на нем фиг и не находит — причем, и причина указана, почему Он не нашел их — ясно сказано: "Это время было не для фиг". Выходит, что Он в то время, когда никаких фиг не бывает, идет к фиговому дереву, ищет его плодов, не находит, а потом говорит: "Больше никто никогда не должен вкусить от тебя плода". Возьмите объяснения, которые обычно даются этой истории, где, мол, нет ничего, кроме того, что там сухо и трезво сказано о том, как Иисус странным образом почувствовал голод, идет к смоковнице в такое время, когда плодов на ней не бывает, не находит их ..., и тогда проклинает дерево, чтобы на нем во веки веков не было плодов. Что же затем стало с фиговым деревом? И почему все это рассказано? Кто может читать оккультные письмена, узнает в этом "фиговом дереве" (или смоковнице) то самое, о чем говорится у Будды, который сидел под "деревом Бодхи" и получил просветление для проповеди в Бенаресе. Под "деревом Бодхи" — значит то же, что "под фиговым деревом". С точки зрения всемирно–исторической в отношении человеческого ясновидения, время Будды было еще "временем фиг", то есть получали, как это было с Буддой, под деревом Бодхи, под фиговым деревом, просветление. Теперь это уже было не так. Это должны были узнать ученики. Теперь факты всемирной истории принесли то, что под тем деревом, где Будда получил просветление, не было больше его плодов. И то, что происходило во всем человечестве, отражалось в душе Христа. Мы видим одного из представителей человечества в Эмпедокле в Сицилии — видим его как представителя многих людей, которые голодали подобным же образом, потому что их души не находили то, что они имели раньше и должны были удовлетвориться абстрактным "Я". Так можно о "голодающем Эмпедокле" говорить, о "голоде по духу", который чувствовали все люди наступающего времени. И весь этот голод человечества отражался в душе Иисуса Христа, прежде чем наступила Мистерия Голгофы; и ученики должны были стать причастными к этой тайне и знать о ней.

Христос ведет их к фиговому дереву и говорит им о дереве Бодхи. Он опустил сказать, ибо это теперь не имело значения, что Будда еще обрел плоды этого фигового дерева (или смоковницы). Но теперешнее время больше не было — "время тех фиг", которые обрел Будда ко времени своей проповеди в Бенаресе от дерева Бодхи. Христос должен был констатировать, что на том дереве, от которого проистек свет Бенареса, никогда больше не созреют плоды познания, но теперь они придут от Мистерии Голгофы!

Какой же факт имеем мы перед собой? — Тот факт, что Христос со Своими учениками идет из Вифании в Иерусалим и в этом случае в учениках вызвано особенно сильное ощущение, вызвана особенно большая сила, которая в душах учеников вызывает ясновидческие способности, так что они особенно склонны к имагинации. В учениках пробуждены ясновидческие имагинативные способности. Они лицезреют ясновидением дерево Бодхи, фиговое дерево, и Христос дает им познать, что от дерева Бодхи больше не могут прийти плоды познания, потому что уже не время фиг, то есть древнего познания. Навечно усохло это дерево, и должно вырасти новое дерево, — дерево, которое состоит из мертвого дерева Креста и на котором зреют не старые плоды, а плоды, которые могут вырасти из Мистерии Голгофы, которая связана с Крестом Голгофы, как с ее символом. В ходе мировой истории вместо образа Будды, сидящего под деревом Бодхи, явлен образ Голгофы, где воздвигнуто другое дерево, дерево Креста, на котором висел живой плод открывающегося Человеко–Бога, чтобы от Него излучалось новое познание, проистекающее из этого дальше развивающегося дерева, которое должно приносить плоды во все грядущие века.