Позавчера я говорил о том, что теоретические рассуждения о карме и повторных земных жизнях остаются чем-то безжизненным, если наблюдение, направленное туда, не приводит также к действительному пониманию практической жизни, то есть к рассмотрению этой жизни в смысле кармы и повторных земных жизней. Однако к такому наблюдению, какое подразумевается здесь, надо приступать с величайшей серьезностью. Ибо уже можно сказать следующее: искушение, которому поддается человек, образовывая себе идеи о всевозможных кармических взаимоотношениях и о всяческих вещах, связанных с повторными земными жизнями, — это искушение очень велико, и источник иллюзий в этой области чрезвычайно большой. Ведь исследования в этих направлениях можно в действительности предпринимать только тогда, если духовный мир в определенном смысле стал открытым для такого исследователя благодаря достигнутому им душевному развитию.

Впрочем, затем также от слушателей, внимающих сообщениям о таких исследованиях, надо потребовать, чтобы основания для убеждения в истинности сообщаемого они черпали бы из всего того, что так или иначе обнаруживается при рассмотрении подобного исследования. По отношению к тому лицу, которое начинает безоговорочно вести речь о повторных земных жизнях, собственно, не следует иметь какого-либо предварительного доверия, но надо, чтобы все то, что добыто, мол, из таких оккультных глубин, оказалось подкрепленным чем-то другим, являющимся основанием для доверия.

И вот я думаю, что в течение тех двадцати трех-двадцати четырех лет, когда культивировалась антропософия, было привнесено достаточно оккультного материала, чтобы ныне можно было посметь развернуть результаты этого отважного исследования о карме и повторных земных жизнях перед теми слушателями, которые сумели обрести доверие к сообщаемому благодаря знанию других областей жизни Духа, которые были развернуты перед ними в ходе времени. Впрочем, здесь как раз теперь присутствуют многие, состоящие членами нашего общества лишь со сравнительно недавнего времени. Будь они здесь одни, — так это ведь означало бы невозможность развития Общества, или для вновь поступивших его членов нам приходилось бы, так сказать, начинать с самого начала. Впрочем, мы испытываем, с другой стороны, большую радость и удовлетворение по той причине, что в это, перегруженное курсами лекций, время здесь появилось также большое число старейших друзей-антропософов — антропософов, которые пережили вместе с нами почти все антропософское развитие. И это ведь в ходе времени должно будет создать возможности, чтобы в Антропософском Обществе его недавние члены могли быть подведены к тому, что как раз должно культивироваться в ходе развития Антропософского Общества.

Я должен был предпослать сейчас сказанное потому, что те рассмотрения, которые я хочу предпринять сегодня как исходный пункт для того, что последует в ближайших лекциях, содержит в себе нечто такое, что действительно может показаться довольно рискованным. Но, мои дорогие друзья, человеческая жизнь впервые выступает в верном освещении лишь тогда, когда она рассматривается сообразно истине, как проходящая через повторные земные существования. Однако исследование в этой области — серьезное, совершаемое с сознанием своей ответственности, исследование — дается вовсе нелегко, ибо результаты, достигаемые исследованием в этой области, собственно, противоречат определенным образом тем представлениям, которые обычно делают себе об этом люди.

Ведь это обстоит так, что когда кто-либо рассматривает человеческую жизнь с ее кармическим содержанием, то его поражают те удары судьбы, которые он может прежде всего заметить и которые связаны с тем, что есть профессия (Beruf) человека, его внешняя профессия или его внутреннее призвание (innere Beruf), — которые связаны с социальным положением человека и т.п. В отношении содержания земной жизни человека нетрудно обнаружить, что оно связано с теми свойствами данного человека, которые могут внешне и не выступать, но вместе с тем уже обозначают собой нечто, касающееся самого нутра его душевного существа. Заглядывая же в те глубины, в которых можно узреть повторные земные жизни, необходимо отвлечься от многого из того, что внешне накладывает свою печать на судьбу того или иного человека в его земной жизни.

Так что не следует представлять себе, что для кармы, проходящей через различные земные жизни человека, имеет большое значение его внешняя профессия или его внутреннее призвание. Представьте себе только, сколь внешне связана с кармическим достоянием человека его, более или менее внешне характеризуемая, профессия, скажем, профессия того или иного служащего (чиновника) и т.п. Для собственно же кармических закономерностей судьбы то, что характерно для такой внешней профессии, не имеет почти никакого значения. Таким же образом обстоит дело и с внутренним призванием. Как легко поддаться искушению думать о музыканте, что он в одной из его предыдущих земных жизней уже был музыкантом или, по крайней мере, художником. Однако это бывает только в редчайших случаях. Ибо, как устанавливает действительное исследование, длительно действующая карма, длительное сплетение судьбы гораздо больше погружены в нутро человеческой души и мало затрагиваются внешней профессией и внутренним призванием человека, а много больше связаны с внутренними душевными способностями и душевным сопротивлением, оказываемым тому или иному, то есть связаны с моральными взаимоотношениями (Zusammenhage), которые в конце концов могут возвестить о себе в каждой внешней профессии и в каждом внутреннем призвании.

Но это производит то, что исследование кармы, исследование сплетения судьбы дает обнаружить необходимость обращать внимание на такие обстоятельства в жизни человека, которые иногда кажутся даже второстепенными. Тут я должен опять и опять упомянуть об одном факте, который мне встретился в жизни. Я должен был исследовать кармические взаимоотношения одного человека, который отличался в жизни некоторыми своеобразными особенностями; он имел свою задачу в жизни, у него как раз была своя профессия. Однако, при направлении интуитивного взора на все то, что это человек исполнял, исходя из своей профессии и что он делал также, например, из своего дружелюбного отношения к людям, не получалось никакого указания на его прошлые земные жизни. Казалось, что все это не могло не быть связанным с его прошлыми земными жизнями, однако для ясновидческого взора не обнаруживалось никакого указания на это. Путем ясновидения, направленного на эти факты его профессии и дружелюбного отношения к людям, не удавалось проникнуть в прошлые земные жизни этого человека. Наоборот, в отношении этой личности удалось нечто получить курьезным образом как раз благодаря ее одной второстепенной житейской привычке. Этот человек был преподавателем; он читал лекции и прежде, чем начать говорить, он всегда должен был вытащить носовой платок и высморкаться. Я часто слушал его лекции и никогда не наблюдал ничего другого, как то, что прежде, чем начать говорить — последовательно излагать предмет, он сперва вытаскивал носовой платок и сморкался. И делал он это не во время разговора, а неизменно тогда, когда он должен был последовательно излагать свой предмет. Это давало определенный образ, излучение из которого приносило способность заглянуть в прошлую земную жизнь этого человека.

Я привожу этот пример, как особенно гротескный. Подобные примеры не всегда столь гротескны, но надо обладать способностью вникнуть в человека, охватив его в целом, если вообще хочешь действительно и достоверно узреть его карму. Видите ли, когда человек имеет известную профессию, то она для более глубокого взгляда есть более или менее нечто такое, что может быть приобретено посредством надлежащего воспитания и т.д. Наоборот, это уже связано с внутренней конфигурацией человека, когда он не может не вытащить носовой платок и не высморкаться прежде, чем начать держать речь, это гораздо более интимно связано с существом человека. Впрочем, приведенный радикальный пример являет собой крайний случай. Эти вещи не всегда оказываются такими. Но я хотел бы сейчас вызвать у вас представление о том, что при исследовании кармы то, что находится на поверхности жизни какого-либо человека, как правило, почти всегда бесполезно, и что надо вникать в определенные интимности, но при этом — в такие, которые открыто выступают в жизни, а не вторгаются в нее неправомерным образом.

После того, как мною было предпослано это введение, я хотел бы теперь без обиняков начать речь о том, что имею вам сказать, — разумеется, с теми оговорками, которые всегда должны быть сделаны в подобном случае, а именно, что каждый человек может верить или не верить тому, что я скажу, но что вещи, которые я опишу, основываются на глубочайшей серьезности духовнонаучного исследования.

Такие вещи не обнаруживаются, если к их исследованию подступают с такой же установкой, как у нынешнего исследователя, производящего свои лабораторные исследования, но исследования, касающиеся кармы, сами должны проистекать неким образом из кармы же. Я ведь должен был упомянуть об этом в конце нового издания моей «Теософии», ибо среди многих странных требований, которые в ходе жизни были предъявлены мне, есть и такие, которые предлагают мне предстать в какой-либо психологической лаборатории, чтобы ее сотрудники могли исследовать — является ли основательным то, что я сообщал о духовной науке. Это требование является столь же смехотворным, как в случае, когда кто-либо представил бы определенные математические выкладки и результаты, и стали бы исследовать не эти последние, но потребовали бы, чтобы он дал исследовать себя самого в психологической лаборатории с целью проверки — является ли он настоящим математиком или же нет. Однако подобные смехотворные выдумки ныне ведь серьезно выдвигаются из среды ученых. То, что из подобных опытов, само собой разумеется, не может получиться ничего, я отчетливо высказал в конце нового издания моей «Теософии» и упомянул также о том, что все пути, которые могут привести к исследованию какого-либо добытого конкретного результата, сами должны быть подготовлены духовно-сверхчувственным способом.

БАЛЬЗАМИРОВЩИКИ МУМИЙ, ТИТ ЛИВИЙ, ЮЛИЯ, ФОГЕЛЬВЕЙДЕ, ШЛЕЙХ, СТРИНДБЕРГ

Однажды мне довелось встретиться с одним современным врачом, репутация и печатные труды которого мне были очень хорошо известны, и которого я очень ценил. Я упоминаю здесь, в связи с данным случаем, об этих кармических деталях потому, что они привели к соответствующему исследованию. Это последнее отняло много времени, и было закончено только в последние недели. Так что лишь теперь, будучи добросовестным человеком, можно впервые говорить об этом. Я упоминаю обо всех этих деталях, чтобы вы могли узреть многое — но, разумеется, не все — из того, как взаимосвязаны эти вещи.

Итак, я познакомился с этим современным врачом, и оказалось, что он, когда я с ним познакомился, был вместе с другой личностью. Эту другую личность я уже знал дольше и притом в точности; она постоянно производила на меня впечатление, — не скажу глубины, но предприимчивости. Впечатление предприимчивости вызывалось тем, что эта личность охотно бывала с людьми, широкий круг которых занимался несколько внешне понимаемым оккультизмом. Эта личность исключительно охотно рассказывала о том, как ее многие знакомые высказывались обо всем оккультном и, в частности, также обо всем том, к чему, исходя из оккультного, должны, мол, стремиться современный поэт, как лирический, так и эпический, а также драматург. И эту личность окружала своего рода, сказал бы я, «моральная» аура. Я употребляю слово «моральная» для обозначения всего того, что связано с душевными свойствами, которыми правит воля. В присутствии этой личности, которую я однажды посетил, я встретился с другой, которую я уже знал по ее печатным трудам и врачебной деятельности и которую очень ценил. И то, что разыгрывалось тогда во время этого посещения, оставило глубокое впечатление, побудившее меня принять все это в область духовного исследования.

Тогда произошло нечто очень замечательное. Благодаря тому ясновидческому прозрению, которое я мог обрести вследствие совместного нахождения этих двух личностей, а также благодаря тому впечатлению, которое производила на меня вторая упомянутая личность (я ведь ее давно уже знал по ее печатным трудам и врачебной деятельности и очень ценил, а здесь впервые увидел ее собственными глазами), — благодаря всему этому я получил способность исследовать жизненные и кармические взаимоотношения, правда, не этой личности, с которой я лишь недавно познакомился, но она словно излучала некий свет на другую личность, с которой я был лично знаком уже давно. И оказалось, что эта другая личность жила, — правда, не в ее последней земной жизни, а в одной из более ранних, — в древнем Египте; и примечательно то, что эта личность подверглась тогда мумификации, то есть ее труп был набальзамирован как мумия.

И вот очень скоро обнаружилось также и то, что эта мумия еще существует. Позднее я сам как-то ее увидел, но — гораздо позднее. После того, как это кармическое исследование получило сперва побуждение от этой личности, с которой я был уже давно знаком, эта последняя стала в свою очередь излучать некий свет, и потому открылась возможность исследовать кармические взаимоотношения также моего недавнего знакомого. И тогда обнаружилось следующее.

Тогда как в иных случаях очень легко от теперешней земной жизни человека ясновидчески обратиться назад к его предыдущей земной жизни, здесь интуитивное познание вело далеко назад в Древний Египет, — вело к некоему высокопоставленному египтянину, оно привело к высокопоставленному египтянину, который в очень сильной степени обладал древним египетским Посвящением. Однако как Посвященный он впал в некоторое декадентство, начав в ходе своей жизни не слишком серьезно относится к Посвящению и даже стал трактовать это Посвящение в несколько насмешливой манере. Этот высокопоставленный египтянин имел служителя, отличавшегося исключительной серьезностью. Этот служитель, конечно, не был Посвященным; обязанностью же их обоих было бальзамирование мумий, для чего им надо было заботиться о получении нужных веществ из довольно далеких стран.

Так вот, дело бальзамирования мумий именно в Египте отличалось чрезвычайной сложностью и требовало интимных познаний о человеческом существе, о человеческом теле. Но, кроме того, от тех, кто должен был надлежащим образом производить бальзамирование мумий, требовались также глубокие познания о человеческой душе. Упомянутый высокопоставленный египтянин, который, собственно, получил Посвящение ради дела бальзамирования мумий, постепенно впал в несколько фривольное отношение к своей профессии. Так произошло, что те самые вещи, которые были восприняты им через своего рода Посвящение и которые должны были произноситься при бальзамировании на языке Мистерий, были постепенно переданы им его служителю. И этот последний «вылупился» в человека, который стал лучше понимать содержание Посвящения, чем его руководитель — Посвященный. Вот так упомянутый служитель стал самостоятельным бальзамировщиком мумий, в то время как другой, в конце концов, уже больше не надзирал за ним, но, тем не менее, все, что было связано с высоким социальным положением и почтением, оказываемым главному бальзамировщику мумий, он оставил за собой. Это постепенно привело к тому, что он перестал пользоваться прежним высоким уважением и вследствие этого оказался вовлеченным в ряд житейских конфликтов. А его служитель постепенно доработался до очень, очень серьезного понимания жизни; он стал охваченным, замечательно конгениально охваченным своего рода Посвящением, которое, впрочем, вовсе не было действительным Посвящением, но жило в нем инстинктивно. И вот таким образом под надзором и при участии этих двух людей был набальзамирован в древнем Египте целый ряд мумий.

Время шло. Оба эти человека прошли через врата смерти, испытали те переживания, о которых я хотел бы сказать в следующий раз, и которые связаны с развитием кармы, и затем оба снова вступили в земную жизнь во время образования императорского Рима, приблизительно во времена правления императора АВГУСТА (63 г. до н.э.-14 г. н.э.).

Как было сказано, это мое исследование является добросовестным и столь же точным, каким может быть какое-либо физическое или химическое исследование. Я не стал бы говорить об этих вещах, если бы как раз в последние недели не открылась возможность говорить об этих вещах столь справедливым образом. И вот мы находим, что тот высокопоставленный египтянин, который постепенно сделался, собственно, фривольным Посвященным, после прохождения им врат смерти и нового рождения пережил чрезвычайно горькое земное испытание со всеми последствиями такого переживания, — мы находим его родившимся как дочь Августа ЮЛИЮ (39 г. до н.э.-14 г. н.э.); она стала женой пасынка Августа Тиберия и вела жизнь, которая ей самой естественно представлялась оправданной, но внутри тогдашнего римского общества рассматривалась как аморальная, в результате Юлия была осуждена на изгнание. Другой же египтянин, служитель первого, но доработавшийся почти до степени Посвященного, но обретенной им не свыше, а снизу, тоже родился тогда же как римский историк ТИТ ЛИВИЙ 1) (39 г. до н.э.-17 г. н.э.).

Интересно то, как Тит Ливий стал писателем-историком. В древнеегипетское время он набальзамировал значительное число мумий. Души, которые жили в телах этих мумий, — как раз эти души потом зачастую воплощались в качестве римлян, в частности, как семь римских царей (ибо эти семь римских царей действительно были). В силу известного закона, относящегося к тем душам, трупы которых были мумифицированы, именно эти души сравнительно в скором времени призываются опять к воплощению на Земле. Но кармическая связь упомянутого служителя главного бальзамировщика с теми душами, тела которых он набальзамировал, оказалась настолько интимной, что он должен был написать именно о них (разумеется, он должен был включить в написанную им историю также и других людей, тела которых в прошлом не были мумифицированы им самым); он должен был написать историю прежде всего всех тех людей, тела которых были им набальзамированы в древнем Египте. Так Тит Ливий стал писателем-историком.

Я хотел бы, чтобы наивозможно многие из вас взяли римскую историю Тита Ливия и дали воздействовать на себя стилю его изложения, зная уже то, что здесь получается из кармических взаимосвязей. И вы увидите, что знаменательно человеческая проницательность и вместе склонность к мифу, пронизывающие стиль изложения Тита Ливия, могли быть приобретены им, исходя из его познаний, как бальзамировщика, о существе человека. Без таких исследований кармических закономерностей трудно представить происхождение этого знаменательного стиля Тита Ливия. Свет на этот стиль проливается при указании на описанные кармические взаимоотношения.

Итак, вы видите эти две личности из древнего Египта воплотившимися как Юлия и Тит Ливий. Как Юлия и Тит Ливий они в свою очередь проходят через врата смерти. Одной из этих душ довелось пережить многое: быть в древнем Египте довольно сильным своего рода Посвященным, но впавшим в исказившую его жизнь фривольность; испытать горечь последующего действия всего этого в жизни между смертью и новым рождением; затем в качестве Юлии испытать ее своеобразную жизненную судьбу (почитайте о ней!); потом испытать все то, что последовало за этой жизнью Юлии во время между смертью и новым рождением, а именно, сильную антипатию против инкарнации Юлии; и эта антипатия примечательным образом получила универсальный характер. Посредством интуитивного познания можно найти эту индивидуальность в той ее жизни между смертью и новым рождением и внять, как она словно кричит: «Ах, если бы я никогда не стала женщиной! Ибо к этому женскому существу привело меня то, что я некогда совершила в древнем Египте!» Можно дальше проследить судьбы этих двух индивидуальностей. Наступает Средневековье, и мы находим в его середине Тита Ливия как светлого песенника-поэта. Можно удивиться тому, что находишь его там таким, ибо внешние профессии вовсе не взаимосвязаны, не передаются из воплощения в воплощение. Но переживания величайшего изумления могут проистекать для человека как раз из наблюдения над следующими друг за другом земными жизнями людей. И вот мы снова находим римского писателя-историка Тита Ливия — с его стилем изложения, образовавшимся исходя из познаний о существе человека, которые были обретены им при мумификации, — находим его в средневековом воплощении как поэта, занятого дальнейшей разработкой этого стиля, который отличался большой легкостью и теперь был словно возвышен до лирической легкости. Мы находим Тита Ливия в качестве ВАЛЬТЕРА ФОН ДЕР ФОГЕЛЬВЕЙДЕ 2) (ок. 1180 — ок. 1230).

Вальтер фон дер Фогельвейде, который проживал в Тироле, имел несколько покровителей, и один из них был совсем замечательным человеком. Этот человек был «на ты» со всевозможными алхимиками, которые тогда в Тироле насчитывались дюжинами и опять-таки дюжинами; он был владельцем замка, но всегда вращался во всякого рода алхимических кликах (если употребить выражение из современного актерского языка — Schmieren), однако, при этом чрезвычайно много испытал на опыте и многому научился. Между тем, шатаясь в среде алхимических клик, он получил импульс интенсивно интересоваться, заниматься всем оккультным (как позднее это произошло подобным же образом в случае с ПАРАЦЕЛЬСОМ). Он пришел к весьма интенсивной способности оккультного восприятия и постижения и благодаря этому оказался в состоянии опять отыскать в Тироле нечто такое, что, собственно, было известно тогда уже только из преданий, а именно, некую крепость, горную крепость в скалах, которая тогда не могла быть открыта никем другим; ибо эта крепость была создана в скалах — с пещерой внутри, — крепость короля гномов (Zwergkonig) по имени ЛАВРИН (Laurin). И натура демонов этой области короля гномов Лаврина произвела на упомянутую личность чрезвычайно сильное впечатление. Так что в ее душе соединилось многое замечательное; как ненавистное воспоминание об этом — быть женщиной в среде римской безнравственности и вместе с тем претерпеть изгнание в силу римского лицемерия касательно нравственности; иметь непосредственное познание, но внешнее познание о всяческом алхимическом, а затем расширить его до свободного восприятия и постижения демонов мира природы и вообще духовного во всех царствах природы. И оба они — Вальтер фон дер Фогельвейде (если этого нет в его биографии, то все же это имело место) и этот человек — довольно часто бывали вместе. Вальтер фон дер Фогельвейде получил некоторый импульс (Impetus), испытал некоторое влияние со стороны этого человека.

Видите ли, мы проследили здесь, так сказать, кармический закон в его действии — как две личности снова и снова воплощаются в одно и то же время, испытывая постоянное тяготение друг к другу, как бы взаимно дополняя друг друга, изживая и выравнивая себя в своих противоположностях, все снова и снова одновременно призываются к воплощению на Земле. И это ведь тоже интересно заметить: своеобразие лирического стиля Вальтера, который действительно, сказал бы я, отличается тем, как если бы он питал глубокое отвращение к своей былой профессии бальзамировщика трупов и теперь обращается к совсем другой стороне жизни, — к той стороне жизни, где имеют дело никак ни с чем мертвым, но с вполне радостным земным существованием, однако сюда все же примешивается некоторый оттенок пессимизма. Почувствуйте особенности стиля Вальтера фон дер Фогельвейде, и вы почувствуете внутри этого стиля две предыдущие земные жизни поэта. Почувствуйте беспокойную жизнь Вальтера фон дер Фогельвейде. Ее неблагополучие является напоминанием о том роде жизни, которая настает для человека, который столь долго был с мертвецами и перегрузил свою душу их многими судьбами, как это имело место в случае бальзамировщика мумий.

А в дальнейшем... Видите ли, дальнейшее прослеживание этой кармической цепи привело меня опять в ту же самую комнату, — но на этот раз только интуитивно, в духе, — где в присутствии одного моего давнего знакомого (но которого я также знал как египетскую мумию) я нашел ту душу, которая, пройдя через жизни древнеегипетского служителя при бальзамировании мумий, Тита Ливия, Вальтера фон дер Фогельвейде, была теперь воплощена в современном враче ЛЮДВИГЕ ШЛЕЙХЕ (1859-1922).

Вот таким поразительным образом открываются взаимоотношения в жизни людей. Кто вообще может понять посредством обыкновенного сознания земную жизнь человека! Она может быть постигнута лишь тогда, когда знаешь, — что, собственно, есть на дне той или иной души. Теоретически многие знают о том, что переживания прошлых, следовавших друг за другом земных жизней, откладываются на дне человеческой души. Но реальным, конкретным знанием это становится впервые лишь тогда, когда действительно ясновидчески созерцаешь это в определенном частном случае.

Потом ясновидческий взор покинул эту комнату, ибо другая личность, с которой я был давно знаком (и которая в Древнем Египте была мумифицирована именно упомянутым служителем-бальзамировщиком) не оставила после себя сколько-нибудь значительных следов. Наоборот, тотчас же открылся дальнейший путь древнеегипетского высокопоставленного бальзамировщика мумий, Юлии, открывателя волшебного замка Лаврина, а теперь — АВГУСТА СТРИНДБЕРГА 3) (1849-1912).

И вот я попрошу вас принять во внимание всю жизнь и литературное творчество Августа Стриндберга и рассмотреть их на фоне, который я сейчас изобразил. Взгляните на своеобразное женоненавистничество Стриндберга, которое, собственно, вовсе не является таковым, ибо оно проистекает из совсем иных подоснов. Обозрите все то демоническое, что проходит через творения Стриндберга. Заметьте пристрастие Стриндберга к всевозможным оккультным искусствам и кунстштюкам, — окиньте взором, наконец, удивительную странную жизнь Августа Стриндберга! И тогда вы обнаружите, как хорошо выступает эта жизнь на изображенном мною фоне.

И почитайте затем воспоминания Людвига Шлейха об его отношениях с Августом Стриндбергом, и вы увидите, как это опять изживается на фоне прошлых земных жизней! Но из мемуаров Людвига Шлейха может пролиться еще некий свет, совсем особенный свет, я сказал бы, даже приводящий в смущение свет. Личность, у которой я встретил Шлейха и о которой мною было сказано, что она была мумифицирована самим Шлейхом в его древнеегипетской жизни, оказывается тем человеком, о котором Шлейх рассказывает, что он привел к нему Стриндберга. Оба они в древнем Египте работали вместе над ее трупом при мумификации; и эта душа, которая была в том теле, опять свела их вместе.

Таким образом то, что сперва может быть обсуждено теоретически относительно повторных земных жизней и кармы, потом становится конкретным. И лишь тогда то, что выступает в земной жизни, впервые становится доступным прозрению, пониманию. Так что та или иная конкретная земная жизнь остается совсем непостижимой, если она не может быть ясновидчески рассмотрена на фоне более ранних земных жизней!

Мои дорогие друзья! Когда я обсуждаю такие вещи, то я кроме обсуждения имею еще некоторое ощущение. Эти вещи, которые стало возможным обсуждать после нашего Рождественского Собрания (Neihnachtstag) — эти вещи, если хотят увидеть их в верном свете, требуют от слушателей истинной серьезности, серьезного настроения и серьезного пребывания внутри антропософского движения, ибо эти вещи очень легко могут привести к всевозможным фривольностям. Однако эти вещи должны быть изложены, так как ныне необходимо, чтобы Антропософское Общество зиждилось на базисе серьезности и сознательно относилось к своей собственной задаче внутри современной цивилизации.

Поэтому после того, как я таким образом заложил основание, я хотел бы в следующей лекции, которая должна состояться в среду в половине девятого часа, сказать о карме Антропософского Общества, чтобы затем в последующих лекциях, которые еще будут объявлены, перейти к тому, чем могут стать такие кармические рассмотрения для человека, который хочет рассмотреть свою собственную жизнь сообразно ее более глубокому смыслу.

ПРИМЕЧАНИЯ 

1) ЛИВИЙ ТИТ (Titus Livius) (59 до Р.Х.-17 после Р.Х.), римский историк, автор «Римской истории от основания города» (142 книги: сохранилось 35 — о событиях периода до 293 г. до Р.Х. и 218-168 до Р.Х.).

2) ВАЛЬТЕР ФОН ДЕР ФОГЕЛЬВЕЙДЕ (род. около 1170г., умер в 1230). Бедный австрийский дворянин из рода малоземельных рыцарей, был профессиональным певцом. Ученик Рейнмара фон Хагенау. Много странствовал по Германии, Италии и Франции. Фогельвейде был в равной степени лирическим и политическим поэтом. Кроме любовных, есть «крестовые песни», выражающие воинские и религиозные идеалы рыцарства. В его песнях выражены настроения времени: скорбь по поводу мирового зла, обличение духовенства, оценка состояния искусства.

3) СТРИНДБЕРГ (Strindberg) Юхан Август (1849-1912), шведский писатель. Исторические драмы «Местер Улоф», «Густав Ваза», «Эрик XIV»; роман «Красная комната», сборники рассказов «Браки» и «Утопия в действительности»; натуралистические драмы «Отец», «Фрекен Жюли», лирические и философские драмы «Путь в Дамаск», «Пляска смерти», «Соната призраков», психологические романы «На шхерах», «Черные знамена». Он писал автобиографические романы, публицистику. Реалистическое в своей основе творчество Стриндберга, впитавшее художественные достижения модернизма, выразило протест против мещанства, политического консерватизма, либерального фразерства, пронизано поисками общественных идеалов.